Пусть да Понте обвиняли во всех грехах, однако нельзя не признать, что он умел ухаживать за женщинами. Большинство мужчин ничего в этом не смыслили — терялись, стояли отрешенно перед возлюбленной и не знали, что сказать. Паоло тоже был таким, хотя в последнее время и стал по ночам тайно ходить к Ио анне. Он открывал двери, крался к ее кровати и ложился рядом с ней… Но через некоторое время снова исчезал. Так же бесшумно, не проронив ни слова.
Когда они встречались днем, Паоло ни словом не упоминал о ночных визитах. Казалось, что они едва знакомы. Иоанна и Паоло говорили только о самом не обходимом. Не было ни одного интимного, многозначительного намека… Синьор да Понте вел бы себя иначе. Он приходил бы к ней с подарками, приглашал бы ее куда-нибудь. Не переставал бы ухаживать, осыпан комплиментами. Он вел бы себя так же, как и его Дон Жуан. Что же он говорил? Что услышала Иоанна? Он шептал о медоточивых устах, о нежном сердце… Эти слова были невероятно прекрасны. Паоло никогда бы не пришло в голову ничего подобного.
Незадолго до отъезда синьор да Понте прислал Иоанне букет и деньги. В небольшом письме он написал о том, что любит ее и ни в коем случае не хотел обидеть. Он писал, что не знает, как потушить огонь своей любви. Просил понять его. Да, да, Иоанна понимала его! Может, синьор да Понте давно уже не переживал такого чувства. Может, из-за работы над либретто он слишком близко подошел к любовному пламени. Может, это пламя пробудило в нем страсть! Знатные господа, вообще-то, не каменные, как Каменный гость, забравший в финале Дон Жуана с собой в преисподнюю.
Паоло рассказал Иоанне о финале. Но она не хотела, чтобы все закончилось такой ужасной сценой. Больше всего ей не нравился Каменный гость, хотя он и был покойным отцом донны Анны. В конце концов, старик погиб на дуэли. Ему нужно смириться с поражением и уступить место более сильному и удачливому противнику. Умерший же думал только о мести и о чести своей дочери.
Если бы решение принимала Иоанна, то Каменный гость не смог бы победить Дон Жуана. Нет, Дон Жуан не попал бы в преисподнюю, не было бы такого финала. Даже более того, она нашла бы женщину, которая была бы достойна находиться рядом с ним. Единственную любящую женщину. Не одну из этих отвратительных, испуганных дам, которые сперва бежали от него, а затем начинали преследовать. Это была бы смелая, жизнерадостная женщина, исполнявшая желания Дон Жуана.
Когда в коридоре раздались шаги синьора да Понте, Иоанна на какой-то миг подумала, что не станет кричать. Да, ей нужно признать это, нужно быть честной с самой собой. Только когда он подошел совсем, близко и крепко прижал ее к себе, Иоанну охватил страх. Но не столько страх, сколько мысли о страшном сне, который привиделся молодой графине. Внезапно Иоанну охватило воспоминание… Рассказ о злополучной ночи… когда в комнату вошел мужчина в темном плаще.
Только благодаря этому Иоанне удалось трижды громко прокричать высокое безукоризненное фа. Звуки нарастали в ее дрожащем теле, шум в ушах становился все сильнее, но она все перенесла. Она крикнула трижды, безукоризненно. В театре ей бы громко рукоплескали.
Вчера вечером никто не похвалил ее исполнения. Появился Паоло и порвал ее платье, растрепал волосы. А затем Иоанна сама нанесла себе пару ударов. Она почувствовала облегчение из-за того, что ей так хорошо удалось взять это фа, и расплакалась. Это были слезы облегчения, почти радости, но их истолковали иначе. Все решили, что это слезы страха и боли. Даже Паоло так подумал и не поцеловал ее.
Что же будет дальше? Иоанна больше не сможет ходить к госпоже. Наверное, об этом позаботится Паоло. Она же, Иоанна, будет беспрерывно думать о тройном фа, чутко прислушиваться к этой ноте. При этом в го лову будут лезть мысли о Вене, о далекой Вене, куда вскоре вернется синьор да Понте, чтобы приступить к работе над новой оперой.
Глава 4
После обеда, когда Казанова собирался покинуть дворец и отправиться в театр, в широких коридорах здания раздался звонкий голос Йозефы Душек — единственный голос, который не мог смешаться с шумом других голосов: высокие тона с нотками настойчивости и испуга и в сопровождении вздохов. Казанова поднялся и пошел навстречу Йозефе. Сейчас было необходимо завоевать доверие этой влиятельной, но в то же время очень сложной женщины. Наверное, она хотела узнать о том, что будет с оперой.
Казанова открыл двери й распахнул свои объятия, как будто давно ждал Йозефу.
— Синьора Душек, какая радость! Несколько минут назад я как раз вспоминал о вас! Проходите, садитесь. Я рад, что мы сможем поговорить.
— Благодарю вас, синьор Джакомо, сердечно благодарю! Надеюсь, я не помешала. Со вчерашнего дня произошло столько событий. Я подумала, что стоит обсудить это с вами. Боюсь, что все потеряют голову и великий замысел потерпит фиаско. Поэтому я и хотела поговорить с вами. Вы сама рассудительность, я полностью доверяю вам. После того как вы согласились продолжить дело синьора да Понте, вам могла бы понадобиться моя помощь, если вы посвятите меня в детали. Чтобы расставить все точки над «i», сразу прошу вас забыть о «синьоре». Называйте меня просто Йозефой, как это делают все мои друзья.
— Вы так искренни и любезны, дорогая Йозефа! Что я могу вам предложить? Шоколад, кофе, чай?
— Остался ли у вас вчерашний пунш? Вы должны мне как-нибудь поведать его рецепт.
— Разумеется. На столе как раз графины с пуншем. Наш маэстро тоже пожелал пунш, когда мы утром обсуждали текст оперы.
Казанова встал и у окна наполнил два бокала. Он попытался представить, о чем Йозефа станет говорить. Но она уже говорила и не дала времени подумать об этом. Казанова вернулся с бокалами в руках. Она внимательно следила за ним, словно хотела получить первое впечатление.
— Наш маэстро! Как вы удачно выразились, синьор Джакомо! Сейчас он действительно принадлежит нам. И может быть, в первую очередь нам двоим. За ваше здоровье! Мы не можем покинуть Моцарта, ему нужна наша помощь. Вы пока не очень хорошо с ним знакомы. Наверно, вы еще не знаете, кому так великодушно ре шили помочь. Я расскажу о нем. Я знаю Вольфганга уже много лет. Мне кажется, что я прекрасно понимаю, что он сейчас чувствует.
— Не останавливайтесь, дорогая Йозефа! Все это останется между нами.
— Хорошо, синьор Джакомо. Буду откровенна с ва ми, как ни с кем другим в этом городе. Я в долгу у нашего маэстро. Пражцы любят его и выказывают свою симпатию достаточно часто. С другой стороны, они многого требуют за свою любовь. Если Моцарт разочарует их, то его падение станет стремительным. И не только здесь, в Праге, а в первую очередь в Вене. Сейчас Вена следит за нами с ревностным любопытством. Более года тому назад я была в гостях у маэстро в Вене. Он снимал прекрасную квартиру в несколько комнат, с двумя кабинетами, совсем рядом с собором. Вы бы видели, как Моцарт встречал посетителей. Всегда в хорошем расположении духа, словно князь, встречающий гостей, который ради шутки беседует с прекрасными богинями, изображенными на панно в его светлых комнатах. Маэстро говорил, что отец тоже побывал в его квартире. «Мой дорогой отец наконец-то выбрался к нам из Зальцбурга, чтобы помириться» — так сказал Моцарт. В голосе Вольфганга звучало такое облегчение, будто закончилась черная полоса в его жизни. За ваше здоровье! Ах, Джакомо, вы даже не представляете, каким беззаботным ребенком был некогда наш маэстро! У родителей не было других хлопот, кроме его благополучия. Мать была самоотверженна, а отец чрезвычайно строг. Однако они ничего не просили для себя. Вся семья с рвением занималась воспитанием величайшего композитора, когда-либо рожденного на этой земле. От него зависел распорядок дня в доме, прием пищи, развлечения. Они покорялись каждому его требованию, поддерживали его добрые замыслы настолько, что некоторым наблюдателям, например их соседям в Зальцбурге, это казалось почти отвратительным. Было ли правильно и разумно поставить все только на одну карту? На этого избалованного, беспокойного, но несомненно одаренного мальчика? Вольфганг слишком рано стал уверенным в себе, чего не любили в детях. Его отец Леопольд был разумен и расчетлив, экономил каждый дукат. Он появлялся везде, где мог чего-то добиться для своего мальчика. Однако его практичный ум и расчетливость казались странными, даже бессмысленными, потому что полностью подчинялись желаниям одного-единственного сына. Казалось… Как бы это сказать? Казалось, что любовь к сыну ослепила Леопольда, лишила разума и стала его уязвимым местом. Леопольд был необычайно целеустремленным человеком. Но его целеустремленность растрачивалась впустую, несмотря на все его усилия. Ему что-то противостояло. Некая нетерпимость, безрассудство, нежелание сына быть ведомым и направляемым, стремление стать почитаемым и свободным, абсолютно свободным. Окружающие должны были восхищаться и любоваться Вольфгангом, аплодировать его музыке. Маэстро хотел быть свободным и не чувствовать ничьей власти! Отец предвидел это. Он с самого начала знал, что будет с его сыном, но редко предостерегал. Может, втайне он давно сдался и смирился с тем, что проиграл битву со свободолюбием Вольфганга. Но битвы продолжались. Никто даже не думал о перемирии, хотя с самого начала было понятно, что Вольфганг выйдет из них победителем. Разумеется, в таких тяжелых битвах мог победить только тот, кто был моложе. Шаг за шагом Вольфганг лишал отца его территории и уже торжествовал победу. Ом бежал из Зальцбурга и самовольно поехал в Вену. Там он женился на Констанции, которую его отец ненавидел и чье имя поливал грязью. Они жили на широкую ногу, несмотря на то что у Моцарта не было постоянного места службы. Как будто можно было оплатить такую жизнь несколькими операми, концертами и парой поездок к знакомым князьям и императорам! Когда через несколько лет противостояния Леопольд приехал в Вену и протянул руку своей ненавистной невестке, казалось, что Вольфганг поступил правильно и преуспел: отец был побежден, а Вена лежала у ног молодого композитора. Придирчивые дворянки посылали своих дочерей брать уроки у Моцарта или приходили сами, чтобы узнать, сколько линий в нотном ряду. Они забавлялись и баловали маэстро. В течение двух сезонов он оставался в Вене настоящим событием. Когда я приезжала в этот город, Моцарт все еще праздновал свой триумф. Да, сперва я тоже обманулась и встала перед ним на колени, желая попросить прощения за свои сомнения. Ваше здоровье!
