Один из этих визитов, последний впрочем, закончился самым шутовским образом. Обер-шталмейстер находился в комнате фаворитки, когда в коридоре замка раздались быстрые шаги короля. До смерти перепугавшись, он нырнул под кровать.
Генрих IV вошел, разделся, улегся в постель с Габриэль и доказал ей свое уважение, после чего, по обыкновению, захотел есть. Он позвал Арфюру и попросил принести сладостей. Пока он ел, из-под кровати послышался легкий шорох. Это несчастный Бельгард, одеревеневший от неподвижности, попытался сменить положение. Генрих IV взглянул на Габриэль и увидел вспыхнувший в ее глазах огонек тревоги. Поняв, где находится его соперник, он наполнил тарелку десертом и сунул под кровать:
— Держите, — сказал он, — надо всем давать жить!
После чего, оставив наедине онемевшую Габриэль и красного от стыда Бельгарда, Генрих удалился, хохоча во все горло.
* * *
Обер-шталмейстер скоропалительно покинул Сен-Дени, и король подумал было, что окончательно избавился от него. Но, спустя несколько дней, он перехватил письмо, посланное его любовницей Бельгарду, и убедился, что чувства Габриэль к Роже значительно глубже, чем он думал. Впервые в жизни он испытал ревность. Сразу утратив интерес к политике, и это в то время, когда Лига попыталась избрать нового короля, чем навеки отстранила бы его от престола, Беарнец заперся у себя в комнате и написал это странное письмо:
«Ничто, моя дорогая госпожа, не вызывает во мне столько ревности и не укрепляет ее так, как ваше нынешнее поведение. Вы советуете мне отбросить все подозрения, да я и сам этого хочу, но, надеюсь, вы не осудите меня за то, что я говорю с вами об этом откровенно, тем более что в те редкие случаи, когда я открыто возмущался, вы делали вид, что не слышите моих упреков. Вы помните, как я был оскорблен тем, что вас во время вашего путешествия сопровождал мой соперник. Колдовство ваших глаз так велико, что это избавляет вас от доброй половины моих жалоб. Вы успокаиваете меня устами, но не сердцем, что очень чувствуется.
Но если бы еще во времена пребывания в Сен-Дени я мог предположить то, что мне стало известно об упомянутом путешествии, я бы не захотел вас видеть и сразу прекратил бы наши отношения. Я бы скорее сунул руку в огонь, чем позволил ей взяться за перо, и скорее отрезал себе язык, чем заговорил бы с вами.
Вы уверяете, что выполняете данные мне в последний раз обещания. Но как Старый Завет оказался упразднен с приходом Господа нашего, Иисуса Христа, так и ваши обещания перестали что-то значить после вашего письма в Компьень. Нет смысла отныне говорить «Я сделаю», а лучше говорить «Я делаю». Теперь же, моя госпожа, вам надо решить, готовы ли вы иметь только одного преданного вам слугу. От вас зависит перемена моей участи, от вас зависит оказать мне благодеяние. Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что в мире найдется еще кто-нибудь, кто любит вас так же, как я. Нет никого, кто бы был так же предан вам. Если я и совершил бестактность
[48]
, так разве есть такое безумство, на которое неспособна ревность? Вините в этом себя. Ни одна любовница не позволяла со мной такого, а потому и я не знал никого, кто был бы сдержаннее меня. Сухой лист
[49]
из страха перед лигистами легко обнаружил, что в нем нет ни подлинной любви к вам, ни преданности мне.
Я так хочу вас видеть, что отдал бы, кажется, четыре года своей жизни, лишь бы оказаться рядом с вами вместе с этим письмом, которое я заканчиваю тем, что миллион раз целую ваши руки…»
Это письмо произвело на Габриэль д`Эстре такое впечатление, что она немедленно порвала с Бельгардом. Он быстро утешился, став любовником Маргариты де Гиз и одновременно ее матери, очаровательной герцогини де Невер, вдовы герцога де Гиза, убитого в Блуа.
В сущности, обер-шталмейстер довольно своеобразно воздал должное Габриэль, показав зсем, что заменить ее можно только двумя другими женщинами…
ГАБРИЭЛЬ Д`ЭСТРЕ ПОБУЖДАЕТ ГЕНРИХА IV ОТРЕЧЬСЯ ОТ ПРОТЕСТАНТИЗМА
Ни одна революция, как в жизни империй, так и в жизни семьи, не обходилась без женщин, которые участвовали в ней то как причина, то как объект, то как средство. Это к ним Судьба обращается со словами: «Iniperum sine fine dedi».
Кондорсе
В начале 1593 года маркиз д`О с удивительной непринужденностью писал Генриху IV:
«Сир, нет нужды лукавить, через восемь дней вы будете избраны королем Франции, и к вашим прежним противникам можно будет добавить партию католических принцев, папу, короля Испании, императора, герцога Савойского. Всему этому вам придется противостоять с вашей жалкой кучкой гугенотов, если только вы не примете быстрое и галантное решение послушать мессу… Если бы вы были глубоко религиозным принцем, я бы не осмелился говорить с вами в таком тоне, но вы ведете жизнь истинного бонвивана, и потому мы не думаем, что для вас это будет вопросом совести. Боитесь ли вы оскорбить гугенотов, которые всегда признавали за королями свободу совести, но которые, если вы их обидите, помянут вас в своих молитвах? Выбирайте сами, угождать ли вашим гасконским пророкам и продолжать таскаться по притонам, оставив всех нас в ситуации „спасайся, кто может“, дрожать ли перед Лигой, которая сама ничего так не боится, как вашего обращения, благодаря которому вы задушите прямо в колыбели нарождающуюся третью партию и через месяц станете абсолютным королем всей Франции, выиграв за один час мессы больше, чем вы могли бы добиться в двадцати выигранных сражениях и за двадцать опасностей и трудов».
Маркиз д`О был прав, ситуация оказалась в высшей степени критической для Беарнца, который в последние два года слишком много времени потерял в постелях дам. Герцог Майеннский и лигисты только что созвали Генеральные Штаты в Париже, чтобы избрать короля, и народ, измученный гражданской войной, кажется, готов был поддержать их решение, которое лишало Генриха IV короны.
К тому же испанский король Филипп II, сумевший ввести в Париж свой гарнизон, уже несколько дней пытался провозгласить королевой Франции свою дочь Изабеллу, внучку Генриха II по материнской линии.
Стало ясно, что нельзя терять ни минуты. А между тем король колебался.
И тогда вмешался Сюлли.
«Вы сможете добиться полной власти и спокойного существования королевства только двумя путями: первый — сила и армия; при этом придется принимать сильные решения, практиковать строгость, твердость и жестокость, то есть все то, что, по сути, противоположно вашему характеру и вашим наклонностям, и поэтому вам понадобится преодолеть тысячи трудностей, утомление, тягот, неприятностей, опасностей и трудов, беспрерывно трястись в седле, вечно в панцире, со шлемом на голове, с пистолетом в одной руке, со шпагой в другой, но, что еще важнее, раз и навсегда распрощаться с покоем, удовольствиями, приятным времяпрепровождением, любовью, любовницами, играми, собаками, птицами, замками, потому что в вашем новом качестве вам не избежать таких дел, как многочисленные захваты городов, частые сражения, обязательные победы и много пролитой крови; второй путь — освоиться с новой религией в соответствии с желанием большинства ваших подданных, и тогда вы будете избавлены от тягот и трудностей в этом мире, а что касается иного, об этом я не стану говорить… Вам не следует ждать от меня совета отправиться к мессе, поскольку я протестант; могу только утверждать, что это самый скорый и самый легкий способ разрушить все монополии и развеять в дым все самые хитрые замыслы…»
