Примерно в это же время прево из Питивье, преданный слуга маркизы де Верней, был арестован за то, что говорил об убийстве короля еще тогда, когда оно только совершалось. Но во время суда его не удалось допросить, так как он был найден в камере задушенным.
Все эти факты выглядели так странно, что невольно напрашивался вывод: Равальяк был средством в руках красавицы Генриетты и герцога д`Эперкона, а возможно, и самой Марии Медичи, потому что именно она распорядилась прекратить все преследования по этому делу.
Не помирились ли обе соперницы на обоюдном желании уничтожить мужчину, который их обманывал? Вещь вполне вероятная. Сен-Симон, например, пишет:
«Утверждали, что Мария Медичи, терзаемая ревностью и подстрекаемая этой дрянью, которая в глубине души сама помышляла о регентстве, решилась пойти на союз с жестокой любовницей короля, тем более что обе были испанками и обеими руководил человек, связанный с Испанией, жертвой которого и стал Генрих IV»
[98]
.
Маркиза де Верней знала, что Шарлотта должна занять ее место и, может быть, стать женой короля. Разве этого недостаточно для возникновения мысли об убийстве? Она не забыла ни одной из своих погубленных надежд, ни одного обмана Беарнца, ни единого слова из письменного обещания, подписанного в Мальзербе, и люто ненавидела короля, продолжая разделять с ним ложе.
Что касается Марии Медичи, то она просто не в силах была вынести того, что стала посмешищем всей Европы, и мечтала взять реванш, став регентшей
[99]
.
Таким образом, обе женщины с большой для себя пользой смогли объединить свою злобу. В этой связи весьма красноречивым оказался один факт: после смерти короля маркиза де Верней попросила узнать у Марин Медичи, можно ли ей вновь появиться в Лувре. Королева, которую чувство ревности никогда не отпускало, передала в ответ:
— Я всегда буду относиться с уважением ко всем, кто любил короля, моего мужа; она может вернуться ко двору, ей здесь всегда будут рады…
Это, конечно, не могло не удивить.
Однако Генриетта недолго прожила рядом с королевой.
В один прекрасный день она исчезла из Лувра, перебравшись в свой дом в Вернее, где вела угрюмое существование и где, забытая всеми, умерла в 1633 году, в возрасте пятидесяти девяти лет
[100]
.
А Шарлотта де Конде возвратилась вместе с мужем во Францию через месяц после гибели короля. С этого времени супруги жили счастливо и произвели на свет двоих детей: в 1619 году дочку, ставшую впоследствии знаменитой м-м де Лонгвиль, а в 1621 году сына, которого Истории угодно было окрестить «Великим Конде».,,
СТРАННОЕ ДЕТСТВО ЛЮДОВИКА XIII
Обычно он играл с тем, что было под рукой.
Клод Руссе
Ранним утром 17 октября 1610 года огромная толпа теснилась на площади перед Реймским собором.
Вдруг громадные двери собора отворились и оттуда хлынули звуки органа, пахнуло ладаном, а вслед за этим появился ребенок, одетый в лиловое. То был новый король. Народ, расчувствовавшись при виде восьмилетнего монарха, только что коронованного, рухнул на колени прямо в грязь и застонал от восторга.
В окружении принцев, пэров и духовенства Людовик XIII спустился по ступеням собора и быстро вошел в гущу толпы, не обращая, казалось, никакого внимания на крики приветствия. Взор его был печален, голова опущена, выражение лица брюзгливое. Он без конца будто что-то жевал губами, и жителям Реймса это казалось не особенно приличным.
«Всем показалось, — писал историк тех лет, — что маленький король, выходя с церемонии коронации, сосал какую-нибудь карамельку».
Но истина была иной. Во рту у Людовика XIII была вовсе не конфета, а его собственный язык… Оказывается, язык у бедняги был таким длинным, что ему приходилось «постоянно запихивать его обратно в рот пальцем, после того как он переставал говорить».
Все это должно было представлять собой незабываемое зрелище…
Через несколько дней после коронации он вернулся в Париж, поручив матери, которую сделал регентшей, государственные дела, а сам занялся своими обычными делами. А дела эти были простыми: когда он не играл в игрушки, то предавался на удивление непристойным шуточкам. Воспитание его и вправду было удручающим. Чтобы составить себе об этом некоторое представление, достаточно полистать «Дневник» Эроара, врача, наблюдавшего за ним с самого его рождения 22 сентября 1601 года и до 1627 года.
Вот, например, некоторые из наиболее впечатляющих высказываний ребенка:
«23 мая 1604 года. Восемь утра, встал с постели. Доброе выражение лица, весел, одет. Он спускает (скатывает вниз) свой чулочек, говоря при этом:
— Смотрите, какая красивая ножка.
М-ль де Вантеле снова поднимает чулок и с помощью голубой ленты подвязывает его к рубашонке;
ребенок замечает, что лента сдвинулась немного назад, и с улыбкой говорит:
— Ха-ха! Я вижу, вы хотите сделать шевалье из моей задницы.
8 июня. Лабарж говорит малышу, что он — монсеньер дофин, и в ответ слышит:
— А вы деймовый дофин…
21 июня. Время ужина, шесть вечера. Кормилица спрашивает, не хочет ли он пососать, и открывает ему грудь; он поворачивается к ней спиной и холодно произносит:
— Пусть пососут мою задницу…»
Все это только подтверждает, что он очень рано усвоил весьма образный язык, на котором изъяснялись при дворе.
Читая некоторые страницы из дневника врача, можно даже подумать, что дофин, несмотря на свой юный возраст, уже испытывал беспокойство от того, что постоянно занимало его отца. Вот несколько поражающих записей королевского врача:
«15 сентября 1602 года. В восемь утра пришел паж монсеньера де Лонгвиля, чтобы поинтересоваться новостями. После того, как он поговорил с м-м де Мопгла и собрался уйти, дофин позвал его, крикнув „Э-э!“, задрал рубашонку и стал показывать свой „хлястик“.
16 сентября. Он показывает свой «хлястик» г-ну д`Эльбену.
23 сентября. Довольный и очень оживленный, требует, чтобы все появлявшиеся целовали его «хлястик».
27 сентября. Играет со своим «хлястиком», втягивает живот, чтобы тот не мешал ему разглядывать свой член.
