У Мины загорелись глаза.
– С первого момента, как вы у нас появились, я почувствовала, что теперь все может измениться.
– В самом деле? – с едва заметной усмешкой спросила Порция. Грохнуться в обморок в первые полчаса знакомства – не слишком благоприятное начало. – Если мой приезд кажется вам предзнаменованием чего-то интересного, значит, так тому и быть. Ваша жизнь тут очень скучна. Надо подумать, как мы можем поправить положение и внести в эту жизнь немного свежего воздуха. Приятного возбуждения, так сказать.
Мина отпустила колени и захлопала в ладоши.
– О, вы просто умница! Бог услышал мои молитвы и послал вас к нам.
Порция мрачно усмехнулась. О чем думает граф, не давая сестре жить нормальной жизнью, возводя непреодолимую стену между ней и всеми окружающими, во что превращает ее жизнь, если чаепитие с соседями вызывает у нее столь бурный восторг? Он действительно тиран. Все ясно как день. Тиран, не лучше ее, Порции, родного отца. Мать ее не могла платья надеть, пока отец не даст своего одобрения. Все, от нарядов, которые она носила, до людей, с которыми она общалась, было под неусыпным и жестким контролем супруга.
– Порция, – от застенчивости растягивая слова, произнесла Мина, искоса глядя на гостью, – ты когда-нибудь… целовалась с джентльменом?
Порция в недоумении заморгала. Этот вопрос застал ее врасплох. До сих пор ей таких вопросов не задавали.
И, словно почувствовав, что спросила что-то не то, Мина поторопилась объяснить:
– Я спросила, потому что вы упомянули про возбуждение.
Возбуждение? Поцелуи? Мина приравнивает одно к другому?
Господи, неужели люди везде одинаковы. Что в городе, что в деревне. Женщины мечтают о мужчинах, думая, что они внесут в их жизнь радость. Приятное разнообразие, приятное возбуждение, если хотите. Но в ней, в Порции, ни один мужчина, ни один ухажер и потенциальный жених никаких похожих ожиданий не пробуждал. Порция болезненно поморщилась, вынужденная признаться себе, что теперь с чистым сердцем не может утверждать такое. Не может, с тех пор как пересеклись их с графом пути. Но с другой стороны, она не могла рассматривать его как потенциального жениха, поэтому он не в счет. Кстати, и джентльменом он тоже не является.
Порция открыла было рот, чтобы в мягкой форме отчитать Мину за то, что та задает столь неуместные вопросы, но передумала. Мина и так была многого в жизни лишена. Ее и так без конца отчитывали, поправляли, бранили. Не стоит отказывать ей в такой малости, как откровенный ответ на откровенный вопрос.
– Да, – сказала Порция, понимая, что пробуждает в Мине романтические мечтания. Вернее, поощряет фантазии. – Правильнее будет сказать, что не я целовалась, а меня поцеловали.
Мина подалась вперед. Глаза ее блестели.
– Он был красивый?
– Его звали Роджер Клири. Ему было шестнадцать. Он был сыном викария, и он был полон решимости никогда не следовать высоким жизненным принципам своего отца священнослужителя. – Порция засмеялась, вспомнив тот зимний день, когда они вышли из церкви в Ноттингемшире. – Мне было пятнадцать, и я совсем этого не ожидала.
– И… как это было?
– Это было… – Порция задумалась, подыскивая подходящие слова для описания того, что она почувствовала тогда, когда он прижал ее к стене в трапезной и просунул толстый язык между ее зубами, – муторно.
Мина была явно разочарована.
– А потом были еще поцелуи?
Порция покачала головой. Ей не хотелось объяснять, почему тот поцелуй остался первым и последи им. Просто с тех пор она взяла себе за правило никогда впредь не позволять мужчинам подобные вольности. Когда джентльмены смотрели на нее, они не видели в ней женщину, которую им хочется утащить в укромный уголок и целовать там. Она приложила все усилия к тому, чтобы таких мыслей у них не возникало. Слишком реальна была угроза того, что на нее наденут кандалы замужества. Хит был единственным, кто взглянул на нее с такого рода интересом, и он стал первым, кто лишь силою взгляда заставил ее тело покрываться мурашками, пальцы ног подворачиваться от восторга, а тело гореть в самых потаенных, самых интимных местах.
– Если мужчина тот, что надо, – сказала Порция, – то и поцелуй его ничего, кроме приятных ощущений, не доставит. Я в этом уверена.
Мина грустно опустила глаза.
– Я никогда не встречу того самого мужчину. По крайней мере, в этих краях. Хит и Констанция этого не допустят.
– Мина, – осторожно начала Порция, не слишком уверенная в том, что ей следует говорить то, что хотелось сказать, что было выстрадано ею самой, – это твоя жизнь. Ты сама делаешь выбор. Никто не может заставить тебя делать то, что ты делать не хочешь. Даже твои брат и сестра.
Мина, склонив голову набок, с любопытством смотрела на Порцию.
– Вы искренне в это верите, правда ведь?
– Мне двадцать два года, и я не замужем. – Порция поколебалась немного, прежде чем продолжить. – И это не совпадение. Уверяю тебя. Это мой выбор. В моих планах на жизнь нет места для замужества.
Мина покачала головой:
– Я не такая сильная, как вы.
Порция улыбнулась:
– В тебе есть отвага, Мина. Почему бы тебе не сказать брату о том, чего ты на самом деле хочешь?
Мина шмыгнула носом.
– Он знает.
– Ты должна постоянно ему об этом говорить, пока он тебя не услышит. Если нужно, отрепетируй свое выступление. Представь, что я – Хит. Давай.
Мина вздохнула и выпрямилась.
– Я хочу бывать на вечеринках, – объявила она таким тоном, словно выдвигала ультиматум самому Хиту. – Я хочу встречаться со сверстниками. Танцевать. – Порция ободрила ее кивком, и голос Мины набрал силу, и щеки ее зарделись, как румяные яблоки. – Я хочу любви. И я хочу замуж. – Она сжала руки в кулаки и зажмурилась. – И еще я хочу хоть одну минуту своей жизни прожить без этого тупого проклятия, словно мой отец не был сумасшедшим, словно мой брат не такой… и я не такая.
У Порции сжалось сердце – столько боли было в этой полуисповеди-полумолитве.
– Ты можешь ему все это сказать?
Мина покачала головой устало, словно весь дух из нее разом вышел. Она искательно заглянула Порции в глаза.
– Я эгоистка, если хочу того, что не имею права хотеть?
– Нет, – тихо и нежно сказала Порция. – Ты не эгоистка. Ты хочешь того, чего хотят все нормальные женщины.
«Кроме меня», – подумала Порция. Она хотела от жизни свободы. Просто свободы. Независимости. Того, чего ни одной женщине не получить, пока она состоит в браке.
– Ну а раз это так понятно, почему они не хотят меня понять? Понять, почему я хочу всего этого?
