Володька открыл рот, чтобы разораться, но я быстро наклонилась к нему и чмокнула прямо в этот открытый рот, спугнув весь его гнев, и тут же выпрямилась обратно. Он шумно выдохнул и повернулся к рулю вполне успокоенный, по крайней мере внешне.
Я всегда знала, что у меня замечательные способности в дрессуре и воспитании. Кто еще может вот так, одним мановением, уничтожить разгорающийся конфликт в самом зародыше, а? И я тоже не знаю.
Володька сидел и наигрывал пальцами какую-то мелодию на руле, а я, скучая, глазела по сторонам. Ехать пока было некуда, и нужно было хоть как-то провести время. Видя, что Володька все-таки продолжает немного нервничать, я решила его развеселить. Заманчивыми движениями я раскрыла свою сумку и покосилась на Володьку. Он совершенно по-свински не обратил на это никакого внимания.
Я сделала вид, что тоже не замечаю его. Вынув из сумки пакет с деньгами, я медленно рассмотрела его со всех сторон, хотя мне это было без надобности, но мне хотелось, чтобы этот зараза, сидящий слева от меня, хоть как-то, но отреагировал. Однако Володька всем своим надутым видом показывал, что он мужчина нелюбопытный.
Ну и черт с ним. Закурив сигарету, я развернула пакет и извлекла доллары на свет божий. Разложив деньги веером, взяла часть пачки в руку и начала их пересчитывать.
Краем глаза я заметила, что Володька, искренне наплевав на свою невозмутимость, откровенно повернул голову ко мне и, кажется, даже снова приоткрыл рот. Но не для того, чтобы глупо по-солдафонски орать, а чтобы задать какой-нибудь каверзный оперский вопрос. А я продолжала пересчитывать, шевеля губами и не обращая внимания на всяких там ментов, сидящих рядом.
Володька откашлялся и спросил:
— Откуда у вас, девушка, такие деньги? Вы кого-нибудь ограбили?
Я промолчала.
Володька поерзал, покосился в разные стороны и уже более настойчиво спросил:
— Та-ань, откуда бабки? Там, где ты их надыбала, еще нет? А то я бы тоже… того…
— Тихо, я же считаю, — оборвала я его, но тут же, махнув рукой, сгребла деньги обратно в пакет и небрежно кинула его в сумку. — Ну их к лешему, — вполголоса пробормотала я и повернулась к Володьке: — Ну что, почему не звонят твои подельники, коррупционер?
Володька похмурился, соображая, о чем идет речь, и задумчиво ответил:
— Нигде не засветились еще, надо понимать. Так откуда, говоришь, баксы? Клад нашла?
— Не занимаюсь такими делами, — пренебрежительно ответила я. — Эти десять штук мне выплатила Изольда за убийство ее мужа Семена Поприна. Мы с ней сейчас поругались. Она мне сказала речь на тему, что считает эту сумму вполне достаточной, и если я буду требовать прибавки, то она заявит на меня в милицию. Представляешь, какая нахалка?
Произнеся все это максимально доверительным тоном и не поднимая глаз, в конце фразы я посмотрела Володьке прямо в лицо. М-да-а… Назвать лицом то, что я увидела, было затруднительно. Глаза вытаращены, рот приоткрыт, лоб весь в многомудрых морщинах… А общее выражение этой маски весьма даже, прошу прощения, дурацкое.
— Господи, да что с тобой, Володенька? — с беспокойством спросила я. — Тебе нехорошо? У тебя давление?
— Ты что такое сказала? — зловещим шепотом спросил Володька, пронзая меня сверкающим взглядом. Если честно, то это ему казалось, что взгляд сверкающий, на самом деле он был просто ошалевшим.
— Я спросила, что с тобой, — пролепетала я, изображая полнейшую растерянность. — Да что с тобой случилось-то?
— Со мной ничего! — взревел Володька. — А вот что с тобой, дорогая моя?!
— Как ты меня назвал? — счастливо разулыбалась я и потянулась, чтобы поцеловать своего галантного кавалера в носик. Ну или куда попаду. Но Володька так резко шарахнулся в противоположную сторону, что ударился затылком о закрытое стекло дверцы.
— Так. Все, спокойно, — самокодируясь, проговорил Володька, с трудом справляясь с дрожью в голосе. — Давай сначала, ладно?
— Ты про что, Володенька? Про наши отношения? — продолжала я искренне валять дурочку, наслаждаясь своими артистическими талантами и воздействием их на аудиторию.
— Я про все, — коротко отрезал Володька и уже собрался выставлять все точки над «i» в возникшей красивой ситуации, но тут звякнул его сотовик. — Момент, — сказал он и, вынув его, прорявкал: — Степанов слушает! — Тут же у него лицо растянулось в лицемерную улыбку, и он почти просюсюкал в трубку: — Спасибо, Кириллыч, буду тебе должен… Нет, не долго. Спасибо.
Володька завел свою «семерку», резко сдернув ее с места, объехал наш маскировочный «КамАЗ» и помчался по дороге.
— Ты куда так несешься? — спросила я. — У тебя же нет в кармане этой мигающей хреновинки с сиреной, как показывают в фильмах. Еще ДТП спровоцируешь…
— Где наша не пропадала, — пробурчал Володька и резко подрезал какую-то иномарку, отчего та шарахнулась в сторону и разразилась истошными сигналами.
Ну никакой культуры поведения на дорогах у наших водителей, честное слово.
— Твоя Изольда сейчас на Горького в пяти шагах отсюда — сидит в «бээмвухе» около скверика, — коротко доложил Володька, старательно не смотря на меня.
— Точно она там сидит, или машина стоит пустой, а Изольда уже испарилась неизвестно куда? — засомневалась я.
— Должна быть там. Ребята сообщили, что в машине двое и они беседуют.
Володька еще раз свернул с легкими нарушениями и, резко сбросив скорость, поехал чинно и спокойно, как и подобает законопослушному гражданину, особенно когда он не хочет привлекать ничьего внимания.
— Так, значит, говоришь, это все-таки ты замочила Поприна? — совершенно равнодушным тоном спросил Володька, не смотря на меня. Словно даже и не спросил, а просто подумал вслух. Наверное, он таким тоном в своем кабинете с уголовниками общается.
Я выдержала паузу и с несказанным потрясением в голосе переспросила:
— Что?! Что ты такое сказал?
Потом, резко сбросив интонацию, я спросила почти шепотом — эх, какая великая актриса умирает во мне! — словно ужасаясь услышанному:
— Ты с ума сошел, Володька? У тебя крыша съехала?
«Семерка» вильнула влево, потом вправо, справа на нас снова засигналил какой-то неврастеник — и как таким права дают, понять не могу, наверное, за деньги и по блату.
— Кто из нас сошел с ума?! — завопил Володька, брызгая слюной на переднюю панель и на ветровое стекло. — Кто?! Из нас?! Сошел с ума?!
— Ты, я думаю, — спокойно ответила я. — И незачем так орать, я и без повторов хорошо слышу. Как ты мог подумать, мерзавец, что я убила Поприна? Сейчас вот выйду из твоей гребаной машины к чертовой матери, и поедешь один, псих оперный или опер психованный, не знаю, как правильно. Ты что, совсем заработался, что ли? Уже всякую чушь начал пороть…
