— Я человек очень занятой, Татьяна Александровна, но если вы вдруг надумаете, то звоните в любое время, однако желательно сегодня, потому что информация — товар специфический: сегодня, например, она стоит дорого, а завтра вообще ничего не будет стоить.
— Это я понимаю, но вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь, — ответила я, — профессиональная этика не разрешает, знаете ли.
Пшенников посидел еще немного, в четвертый раз наврал про кофе и наконец-то ушел, напомнив мне в дверях, что он будет ждать моего звонка по своему мобильному телефону сегодня весь день, а завтра уже, возможно, и нет.
Я пожала плечами, закрыла дверь и вернулась в кухню. Потом пошла в ванную и, уставившись на себя в зеркало, строго спросила:
— Ну! Ты вчера какое задание выполняла? Колись!
Отражение не ответило ничего. А что, собственно, оно могло сказать, если я сама не понимала, куда и как я влипла.
То, что совершенно незнакомый мне бизнесмен уверен, что я вчера что-то для кого-то делала, наводило на самые разные мысли. Я снова села за стол и стала эти мысли приводить в порядок.
Получалась полная чушь: за выполнение задания мою вчерашнюю деятельность можно было принять только с очень пьяных глаз.
Я протянула руку за гадальными кубиками, но тут зазвонил телефон. Отложив на некоторое время сеанс проникновения в будущее, я взяла трубку.
— Да!
— Привет, это Владимир! — услышала я знакомый голос и едва не подпрыгнула на своей табуретке.
Звонил Володька Степанов, мой бывший однокорытник по юрфаку, а теперь майор милиции. Помимо того, что он выполнял какие-то важные функции в Волжском РОВД, для чего имел отдельный кабинет и отдельную же секретаршу, у себя дома он еще выполнял сложные обязанности отца и мужа. У меня и со мной он тоже, как бы это сказать поизящней, кое-что выполнял.
Я говорю о том, что мы с Володькой старинные друзья. И не только. Между прочим, это очень важно. Я столько знаю формальных и неформальных пар, которых связывают не дружеские отношения, а только удовлетворение, пардон, естественных надобностей, что иногда диву даюсь. Но с Володькой у нас полное взаимопонимание.
Вот позавчера уехал он в командировку, и у меня сразу же все из рук стало валиться, и жизнь пошла наперекосяк да набекрень. А если бы он не уехал, я не поперлась бы вчера на эту дурацкую прогулку, не случилось бы со мной двух дурацких происшествий, ну и, разумеется, не появился бы сегодня Пшенников со своим ребусом.
— Ты почему молчишь? — спросил меня Володька. — Не проснулась, что ли, еще?
— Он еще спрашивает! Да я не ложилась, между прочим, с той самой секунды, как ты уехал в свою командировку. Все волновалась и думала только о тебе: как ты, где ты, с кем ты… Так ты говоришь, нормально долетел? Значит, теперь я за тебя спокойна.
— Можешь успокоиться еще больше, — рассмеялся Володька. — Я уже вернулся.
— Да ну! — воскликнула я, схватила свои кубики и, покатав их в ладони, высыпала перед собой. — Когда же ты успел?
— Долго ли умеючи! Мне ведь только нужно было доставить документы в главк да получить там кое-что.
— Втык, например, — догадалась я.
— Ну, было немножко, — снова рассмеялся Володька, — наша жизнь не без этого. Я тебе, кстати, презент привез из столицы. Ты сегодня весь день дома? Я бы разобрался с семейством и, может быть, заскочил к тебе на пару минут.
Я опустила взгляд на гадальные косточки, разложившиеся передо мною в — ого! — занимательный расклад: 17-12-26. «У вашего любовника не то чтобы не все дома, а вообще никого дома нет и не было».
— Врешь, опер, — твердо заявила я, — врешь, как сивый мерин! Уехала твоя жена к мамочке или подальше. И детей прихватила. Признавайся, я все знаю!
После полуминутной паузы обалдевший Володька удивленно произнес:
— Признаюсь. Слушай, Тань, а ты откуда это знаешь? Я сам узнал только час назад… Приехал домой, а там записка на столе…
— Ты не забывай, кем я работаю, — равнодушно ответила я, — так, значит, на какую минуточку ты забежишь?
— Да я хотел приехать к тебе и потом сказать, что вот такая везуха привалила. Ну а раз ты все знаешь, то до обеда я разгребусь с делами на работе и приеду. Так годится?
— Ну-у-у, — протянула я, великолепно изображая интонациями задумчивость, — даже не знаю, что и сказать. Откуда я знаю, когда наступит «после обеда»… Может быть, мне чего-нибудь захочется…
— Я все привезу с собой, — заверил меня Володька и, не удержавшись, спросил: — А все-таки, если честно, откуда узнала?
— Ах, не утомляйте меня, юноша, а то мне начинает казаться, что я вас не захочу ждать: вы такой нудный вернулись из Москвы, хоть и были там один день.
Отключившись, я аккуратно положила трубку на стол и, взглянув на косточки, покачала головой:
— Ну, ведь можете, если захотите! А почему вчера прикалываться начали?
Косточки промолчали, я это оценила как молчаливое признание, что шуточки могут и продолжиться, однако ни о чем больше их спрашивать пока не решилась.
Я решила заняться своей несравненной внешностью. Хотя нас, красавиц, как ни одень-причеши, все равно не испортишь, но для собственного развлечения можно и что-нибудь новенькое сделать. Тем более что сегодня появится ясным солнышком зазноба сердешная, как снег на голову свалившаяся из командировки.
Я внимательно осмотрела себя в зеркале и решила, что несколько штрихов тут и там — не скажу, где конкретно, — только усилят мое воздействие на противоположную половину рода человеческого в лице Володьки Степанова. Это было необходимостью, чтобы он лучше понимал, как опасно со мной так по-дурацки шутить, как он пытался только что.
Звонок в дверь застал мои художественно-психологические занятия в стадии завершения. Мне даже раздражаться не пришлось. Я даже успела переодеться и теперь, поставив кофе на плиту, не спеша направилась в коридор.
Я решила не давать Володьке повода ворчать — если его «после обеда» случилось так скоро, он имеет право не ждать на лестнице. Поэтому и отперла дверь сразу. Но, открыв ее в весьма лирическом расположении духа, я обнаружила за дверью вовсе не Володьку, а незнакомого мне мужчину, неплохо одетого и стоящего с глубоко засунутыми в карманы темно-синего плаща руками. Темно-синяя кепка была сдвинута на лоб.
На вид мужчине было лет тридцать пять, и он был не без приятности в наружности. А еще, в отличие от предыдущего визитера, явно выраженного интеллигента, в этом чувствовалась какая-то внутренняя неукротимость и решительность, что мне всегда импонирует в мужчинах. Одним словом, он мне понравился больше.
— Вы Иванова Татьяна Александровна? — спросил нежданный, незваный гость, осматривая меня внимательно и подробно. Взгляд у него тоже был неукротимый и, казалось, пронизывал и сквозь платье, и сквозь белье. Интересный самец.
