— Может быть, нет, а может быть, и да, — я тоже затушила сигарету в пепельнице. — Будем считать, что наши переговоры закончились неудачно. Ничем не могу вам помочь, Григорий Иванович.
Пшенников пронзил меня острым взглядом и встал.
— Ну что ж, если это ваше последнее слово, к сожалению, я вынужден откланяться. Хотя, не буду скрывать, надеюсь, что в последний момент, возможно, вы и передумаете, Татьяна Александровна.
Я отрицательно покачала головой и проводила раздраженного гостя до двери.
— Это ваш последний ответ? — спросил он перед уходом, надевая свою кепку.
— Да, последний, — ответила я, и Пшенников-второй, кивнув мне, не прощаясь вышел.
— Мне искренне жаль, — пробормотал он, и я закрыла за ним дверь.
Вернувшись в комнату, я взяла оставленную на журнальном столике визитку и, пройдя в кухню, положила ее рядом с первой. Они были идентичными.
В веселенькое, однако, дельце я попала, сама не понимая куда, как и зачем. Пришлось срочно закурить и постараться обдумать ситуацию.
Пока, размышляя, я бегала по кухне между плитой и столом, во входную дверь снова позвонили.
Теперь я взглянула на дверь с запоздалой осторожностью. Взяв свой пистолет, тихо подкралась и заглянула в глазок. А это пришел Володька Степанов!
Если бы я его увидела не сейчас, а полчаса назад, то встретила бы совсем по-другому. Но явление двух Пшенниковых, проговоривших мне практически одинаковые предложения и оставивших совершенно одинаковые визитные карточки, немножко выбило меня из колеи.
Я спрятала пистолет за спину и отперла дверь.
— Привет, Танька! — поздоровался Володька и протянул мне букетик гвоздик, хотя я ему сто один раз говорила, что люблю розы. — У тебя все нормально? Что-то ты нахмуренная и нахохлившаяся. Не выспалась?
— Нахохлишься тут, — проговорила я, пропуская Володьку в квартиру и запирая за ним дверь.
— Если ты мне сейчас скажешь, что твоя фамилия Пшенников, то я нахохлюсь еще больше, — честно предупредила я, и Володька, хмыкнув, оглянулся на меня перед тем, как нагнуться и снять ботинки.
Он поставил свой неизменный «дипломат» рядом с собой. В нем что-то звякнуло, и Володька снова хмыкнул.
— Так что за анекдот ты мне рассказала в дверях? — спросил он. — Как я должен был назваться?
Я промолчала.
— Может быть, ты и смешно пошутила, но я не понял ничего, — сказал он, проходя в кухню, прихватив «дипломат».
— Забыла уже, но это был не анекдот, — хмуро ответила я.
Я не была расположена рассказывать ему все, пока сама не разобралась хотя бы в половине. Правда, я еще не решила, в какой половине мне стоит начинать разбираться: в старшей по возрасту или в младшей? Старший — джентльмен, ну а младший — опасней. Везде и во всем есть свои плюсы и минусы.
Володька поставил на стол «дипломат», раскрыл его и начал выставлять на свет божий бутылки и бутылочки, пакеты и пакетики. Бросив рассеянный взгляд на его действия, напоминающие работу фокусника Акопяна на арене телевизора, я сосредоточенно буркнула:
— Не изображай из себя коммивояжера, Володька, ставь лишнее в холодильник, — и снова ушла в комнату.
Там я закурила и тоскливо посмотрела в окно. Из окна на меня посмотрела не менее тоскливая осень.
«И какого же черта этим двум Пшенниковым было нужно?» — в который уже раз спросила я сама у себя, почесала себе кончик носа и опять поняла, что не понимаю ни фига. Что могло так озадачить и насторожить незнакомых мне людей? Драка с пьяненьким папиком? Или с придурковатой маменькой? Или тот скромный набор напитков, который я употребила в «Гардемарине»? Хотя для того, что я пила, термин «употреблять» не подходит по традиционно русским причинам. Вечерок-то был безалкогольным.
— Да что с тобой происходит? — Володька вошел в комнату и сумел незаметно подкрасться ко мне. Он приобнял меня сзади за плечи и тоже посмотрел в окно.
— Ты Карлсона ждешь, Танька? Или у тебя осенний пессимизм наступил?
— Ты не помнишь, Володь, как называются непохожие друг на друга близнецы? — спросила я у него потухшим голосом. — Близняшки или однояйцевые?
— Чего?! — вскричал Володька. — Ты так прикидываешься или у тебя что-то на самом деле случилось? Спрашиваю в последний раз!
— А если не отвечу, что будет? — все так же вяло поинтересовалась я.
— Спрошу еще раз в последний раз.
— И так до тех пор, пока не признаюсь, — поняла я. — Брось, не волнуйся, пошли кофе пить. Расскажешь мне о своей командировке. Просто мне в кроссворде слово попалось, и я его никак сообразить не могу.
— Ну это запросто, — Володька развернул меня в направлении кухни, — если не знаешь слово, его нужно просто при-ду-мать! — ласково и с расстановками пояснил он. — Сколько букв тебе нужно? Заказывай!
Глава 4
Все-таки Володька молодец. Умеет он если не успокоить, то, по крайней мере, перебить настроение и мироощущение. Вскоре я почти забыла и псевдо-однояйцевых близнецов Пшенниковых, и дурацкие проблемы, их интересующие.
Не знаю, как у Володьки это получается, но через час — я даже на часы посмотрела из любопытства — я думала совсем о другом. Чтобы было понятно, повторяю еще раз: совсем о другом. Ясно?
Лежа на диване рядом с Володькой, я настырно-упорно-безостановочно старалась расшевелить это никуда не годное бревно, которое норовило, видите ли, вздремнуть после обеда для здоровья и чести. Тоже мне, боярин нашелся. А зачем пришел, спрашивается? Спать нужно дома, а не в гостях!
— Юноша! — вскричала я. — Маму вашу и вас за ней следом! Вам что, спать негде? А для чего вам государство выдает кабинет?
— Ай, Таня, — поморщился Володька, — я же там работаю. Такова моя грустная жизнь, всегда и везде мне приходится работать: на работе, дома, к тебе придешь, и ты туда же…
— Мне кажется, что это именно вы туда же, а я всего лишь прошу чуточку внимания к моему обаянию, — от досады я заговорила в рифму и, поняв, что щипательно-вербальный метод не срабатывает, свалилась с дивана и пошла в кухню, уповая на повышенную дозу кофеина в моей банке кофе и еще кое на что.
Кофе я поставила вариться, а кое-что прихватила с собой.
Снова упав рядом с Володькой, я кинула ему на грудь две визитные карточки.
Недовольно поморщившись, он приоткрыл один глаз, но внимательно осмотрел обе бумажки и опять зажмурился.
— Коллекционируешь печатную продукцию? — слабо проговорил, даже почти прошептал он. — Хочешь, я тебе пачку принесу?
— Таких же? — спросила я.
— Разных, у меня на работе в столе их куча, куча, куча…
Последнее слово «куча» он даже не произнес, а слабо выдохнул и ровно задышал, намекая, что его здесь уже нет, что он далече, и не буду ли я так любезна…
