— Не знаю, Коль. Летом мне присылали официальное предложение. Я отказался.
— Поэтому они и ищут неофициальные контакты. Я же, как друг, плохого не посоветую.
— У меня семья, ребенок.
— Это не проблема. Ты можешь потребовать оплаты переезда семьи. Они согласятся. А обжиться здесь можно быстро. Бывших наших здесь хватает. Мы поможем адаптироваться.
— Я…Мне надо подумать.
— А какие здесь возможности для исследований! Самые лучшее оборудование, мощнейшие компьютеры. Знаешь, что сказал в недавнем выступлении наш президент?
— Наш или ваш?
— Американский! В России забыли про науку, наивно думают, что нефть и газ — это навечно. Так вот, наш президент сказал: девятнадцатый век был веком химии, двадцатый — физики, а двадцать первый пройдет под знаком нейронауки! Представляешь, что это значит? Перед тобой расстелют ковровую дорожку, Антон. Только твори!
— Ковровая дорожка, хлеб-соль, — усмехнулся Шувалов. — Слишком по-русски.
— Пинком под зад — вот это по-русски! Ты извини, Антон, но я уже слышал о твоей проблеме. Поэтому и звоню, чтобы ты принял правильное решение.
— Быстро новости распространяются.
— Ну, — неопределенно буркнул Наумов. — В общем так. Сегодня тебе вышлют официальное приглашение. Американское посольство тоже будет проинформировано, визу получишь без проблем сразу на несколько лет.
— Я вижу, вы время зря не теряете.
— Это Америка. Время — деньги! Перебирайся к нам, Антон. От таких предложений не отказываются.
Шувалов пожал плечами и пообещал подумать. Когда он убрал телефон, Петровская спросила:
— Кто это был?
— Старый знакомый. Предлагал убежать от вас в Штаты.
Петровская сняла затемненные очки и неуловимым движением поправила волосы. Ее открытые глаза впервые по-доброму взглянули на Шувалова. Она наклонилась и прошептала:
— Возможно, это самый разумный выход в вашей ситуации.
Антон опешил.
— Что-то я не пойму… То грозите тюрьмой, то даете такие советы.
— Я ведь не только следователь. — Она застегнула плащ, и форменный китель бесследно исчез под шелковым шейным платком. — Но и женщина.
Глядя на стянутую в талии стройную фигуру, Шувалов невольно согласился с ее утверждением.
Крупные очки перекочевали обратно на переносицу, и симпатичная молодая женщина вновь превратилась в сурового следователя. Она захлопнула папку с бумагами, давая понять, что встреча окончилась, и официальным тоном произнесла:
— Ваша вина, Шувалов, очевидна, и нам еще не раз предстоит встретиться. — Сделав пару шагов, она обернулась и многозначительно добавила: — Как бы вы не поступили.
Оставшись один, Антон Шувалов еще долго обдумывал провокационный для следователя совет и туманную последнюю фразу.
25
— Так есть у тебя Колумбы и Магелланы? — повторил вопрос министр.
Леонтьев вздрогнул, стряхнув раздумья, и поспешил ответить:
— Задача уж больно трудная.
— Судя по докладам и отчетам, вы тут почти волшебники. Помнишь, как ты нахваливал своих сотрудников? Кичился громадьем задач, требовал расширения штатов. Вот и докажи! Представляешь резонанс в случае успеха?
— Да, уж. — Леонтьев прикинул, что разделить успех найдется много желающих, а вот в случае провала, отвечать придется ему одному.
— И учти Юрий, скоро министерство будет распределять бюджет на следующий год. Сам понимаешь, что это значит. Так что действуй!
— Я постараюсь, Владимир Матвеевич. Мы сделаем всё возможное, — лепетал обескураженный профессор. — Но, мы находимся на начальном этапе изучения мозга. Человеческий мозг — это неизведанная галактика. Мы проводим эксперименты в основном на крысах и собаках, а человек, да, тем более, такой известный. Это огромный риск и минимальные шансы.
— Всё понятно, можешь не продолжать. Родственники генерала уже потеряли всякую надежду. Они согласны с любым исходом. И отказаться ты не имеешь права. Это приказ премьера. — Министр поднялся, подхватил к пальто. — Завтра сообщишь мне, что тебе требуется. И сроки! Только не затягивай. Я буду контролировать лично! А еще он.
Министр указал пальцем куда-то вверх, попрощался и покинул кабинет. На скривившемся лице Юрия Михайловича Леонтьева отобразилась вся гамма неприятных чувств, нахлынувших на него.
«Начальству легко, приказали — и всё. А как выполнить? Кому поручить? Единственный Колумб и Магеллан в одном флаконе это — Шувалов. Вот кому не занимать научной смелости. У него, хотя бы теоретически, могло выгореть. Но умника Шувалова я уволил. Да еще со скандалом. Не кланяться же ему в ножки!.. Только премьеру этого не объяснишь».
Как всегда, от волнения Леонтьев вспотел. Вытерев лоб несвежим платком, он швырнул его в корзину для бумаг и вызвал ассистентку.
— Где Шувалов? Он приходил сегодня? — рявкнул на Валентину директор.
Не привыкшая к такому обращению женщина, холодно ответила:
— Вчера вы подписали приказ о его увольнении. За документами в кадры Шувалов пока не приходил.
— Не приходил, — задумчиво пробурчал под нос Юрий Михайлович. — Это уже неплохо. А если…
Он качнул ладонью Рашниковой, чтобы та вышла, и схватился за мобильный телефон. «К черту гордыню, когда речь идет о приказе премьера. Вчерашний скандал можно обратить в шутку».
Гудки в трубке быстро прервались. Леонтьев повторил звонок. И вновь тот же результат. Шувалов явно сбрасывал вызовы. «Ведь он же видит, что это звоню я! Директор института! И не соизволит ответить».
Чувствуя, как в груди закипает раздражение, Леонтьев снова позвонил Шувалову. Он проклинал и молил его одновременно. На этот раз вызываемый абонент был отключен.
— Ах ты, гаденыш! — сорвался на крик Леонтьев. — Думаешь, что незаменим? Поглумиться над стариком решил? Обойдусь! Ноги твоей здесь больше не будет!
Нервно давя пальцем на кнопки, директор удалил из мобильника контакт бывшего сотрудника Антона Шувалова.
26
Хисато Сатори, проработавший в научном центре не один год, знал, чем пленить настоящего ученого. Как только доктор Шувалов оказался в его номере, японец первым делом раскрыл свой загадочный футуристический футляр. Он расположил его на инкрустированном столике под картиной в золоченой раме в свете старинного бра, а сам отступил в тень. Слов не требовалось. Изысканный почти музейный интерьер подчеркивал уникальность шедевра современной техники.
Несколько минут в номере царило возвышенное молчание. От Сатори не укрылось сдержанное восхищение, с которым русский ученый рассматривал высокотехнологичное изделие японских инженеров.
