Николас стоял в конце коридора, у двери в комнату матери. Выражение его лица напоминало Мандрэгу испуганного жеребенка. Увидев их, он поспешил навстречу.
— Ну что? — прошептал он. — Ради Бога, скажите, что случилось, в чем дело?
— Пока ничего, — ответил Мандрэг.
— Но я слышал, как кричал Джонатан. Значит, Харт у себя в комнате? Почему вы его там оставили?
— Мы его заперли. Пойдемте вниз, Комплайн. Нужно поговорить.
— Я смертельно устал, — неожиданно произнес Николас. И в самом деле выглядел он до крайности утомленным. — Знаете, это было нелегким делом рассказать все маме.
— Как она? — спросил Джонатан, беря Николаса под руку. Они направились к лестнице.
— С ней Херси. Сказать по правде, мама в чертовски плохом состоянии. Она вбила себе в голову, что все это из-за… ну, вы понимаете. Из-за того, что он сделал с ее лицом. Она думает, что Билл что-то сказал ему. Я ничего не мог с ней поделать. Но она… Господи, мне даже страшно это вслух сказать, но вы ведь знаете нашу семью… Она испытывает какое-то облегчение, что это не я. Можете себе представить, каково мне это сознавать. Просто ужасно! Подождите, — сказал он, подойдя к комнате матери, — нужно сказать Херси, что можно выходить без опасения.
Когда они спустились в библиотеку, Клорис сидела в кресле очень прямо, крепко сцепив лежавшие на коленях руки.
— Все в порядке? — спросил Мандрэг.
— У меня? Да, в порядке. Рада, что вы вернулись. Что случилось? Джонатан рассказал Клорис и Николасу об их беседе с Хартом. Он тщательно передал все детали разговора, но лишь до начала рассказа самого Харта. Здесь, видимо под действием справедливого негодования, он отбросил все факты, изложенные доктором, и принялся разглагольствовать о его невыносимой наглости, выдуманном алиби и неуместных уловках. Видя, как Клорис и Николас, ничего не понимая, начинают нервничать, Мандрэг подождал, пока Джонатан не истощил запас своего красноречия, и вступил в разговор, подробно описав все передвижения Харта.
— Чудовищное нагромождение лжи! — возмутился Джонатан.
— Я не думаю, Джонатан, что мы можем так сразу от всего этого отмахнуться. Я уверен, что ни у кого из нас нет и тени сомнения в его виновности, но я боюсь, что его встречу с лакеем обойти невозможно, и это прибавит нам хлопот. Конечно, в случае, если лакей подтвердит слова Харта. Здесь наверняка должно быть какое-то объяснение, но…
— Обри, дорогой мой! — воскликнул Джонатан. — Разумеется, этому есть объяснение. Когда он встретил Томаса, а имя этого парня Томас, все уже было кончено. Вот вам и объяснение.
— Но, видите ли, это не совсем так. Потому что уже после прихода Томаса с напитками мы слышали, как Уильям включил радио.
Наступило удивленное молчание. Затем Джонатан произнес:
— В таком случае он спустился вниз и проскользнул в курительную.
— Но он утверждает, что Томас оставался в холле.
— Он утверждает, он утверждает! Разгадка в том, что он дожидался в тени на лестнице, пока Томас не уйдет из холла.
— Вы помните последовательность событий? — обратился Мандрэг к Николасу и Клорис. — Вы, Комплайн, вышли из курительной. Где сидел ваш брат?
— Кажется, возле камина. Он не был расположен разговаривать, но все-таки, помнится, пробормотал, что этот чертов Харт не сможет помешать ему прослушать сводку. Но было еще рано. Я слышал, как Харт выключил в будуаре свет. Тогда я сказал Биллу, что он, очевидно, сматывается, так что все будет в порядке. Сам я эти проклятые «Новости» слушать не собирался и, как уже говорил, выключив приемник, вернулся сюда.
— Совершенно верно. Если не ошибаюсь, вы вошли сюда, прикрыв за собой дверь. Потом вы открыли ее и крикнули, чтобы он включал «Новости». А вы его видели?
— Нет. Загораживала ширма. Билл что-то пробурчал в ответ, и я слышал, как он прошел к приемнику.
— Хорошо. И через мгновение включил его.
— Я утверждаю, — сказал Джонатан, — что все это проделал Харт. Харт убил, потом, услышав просьбу Ника, включил приемник и вышел из комнаты.
— По словам Харта, когда он увидел идущего с подносом Томаса, он успел уже подняться до середины лестницы, а потом видел, как Томас вернулся в холл. Леди Херси вошла в курительную спустя одну-две минуты после того, как Томас отсюда вышел. Было ли у Харта достаточно времени, чтобы вернуться и совершить… то, что он совершил?
— Но ведь времени было больше, — сказал Джонатан. — Когда Херси пошла туда, «Новости» передавали уже несколько минут.
— Но… — Клорис сделала резкое движение.
— Да? — спросил Мандрэг.
— Я не знаю, может, это и не имеет значения, но ведь приемнику надо некоторое время разогреваться. Мог ли доктор Харт включить его после, после того, как он… когда все было кончено, а потом выскользнуть из комнаты так, чтобы подумали, что включил его Билл? Понимаете, что я хочу сказать?
— Силы небесные! — воскликнул Николас…— Я думаю, она права.
— Нет, — медленно заговорил Мандрэг. — Нет, боюсь, что не права. Приемник еще не успел остыть. Ведь его включали за несколько минут до этого. Да и разогревается он, наверное, секунд двадцать. Если Клорис права, то Харт должен был включить его еще до прихода Томаса с подносом, а мы услышали приемник только после того, как лакей вышел. В этом случае времени для преступления было еще меньше. Тогда все должно было случиться после того, как вы, Комплайн, вышли из курительной, но до того, как появился Томас со стаканами. Поймите, что тогда Харт должен был выйти из будуара в холл, войти в курительную через дверь, ведущую в холл, схватить оружие, подкрасться, — простите, что я возвращаюсь к одному и тому же, но мы вынуждены думать об этом, — сделать то, что он сделал, включить радио, вернуться в будуар, чтобы успеть выйти из него еще раз в то время, когда Томас проходил по холлу.
— Пересказать все это куда дольше, чем сделать, — сказал Джонатан.
— Нет, — произнесла Клорис, — я думаю, мистер Ройял, что Обри прав. Это, кажется, не подходит.
— Дорогая, ничего нельзя утверждать.
— А что вы думаете, Николас? — в первый раз обратилась к нему Клорис. Он покачал головой, прижав к глазам ладони.
— Простите, — ответил он, — ничем не могу помочь, я совсем без сил. Мандрэг подавил в себе чувство раздражения. Николас в скорби казался ему столь же несносным, как и полный сил, жизнерадостный Николас. Он сознавал, что его нетерпимость жестока, а его недоверчивость несправедлива. Николас и в самом деле был расстроен. Он был бледен, взволнован. Да и было бы странно, если это подействовало бы на него как-то иначе. Мандрэг испытывал неловкость от мысли, что его собственная досада была вызвана не столько поведением Николаса, сколько тем сочувственным взглядом Клорис, которым она смотрела на него. «Господи, — думал Мандрэг. — Хорошенький же я тип!» И чтобы успокоить совесть, он начал вместе со всеми уговаривать Николаса идти лечь. Вошла Херси Эмблингтон.
