Ездовой не успел пожалеть о пропадающем буквально на глазах коллекционном напитке. Сильная рука взяла его за галстук и начала медленно, но верно наматывать этот дорогостоящий предмет гардероба на кулак. По ходу этого процесса лицо Николая Гавриловича и кулак неуклонно сближались. Кулак был загорелый, со свежими ссадинами на костяшках и, как показалось, неправдоподобно большой, размером чуть ли не с голову пятилетнего ребенка. Он заслонил от Ездового весь остальной мир, и Николай Гаврилович обреченно прикрыл глаза, уверенный, что сейчас эта живая кувалда расколет его череп, как гнилой орех.
Но удара не последовало. Посетитель, которого правильнее было бы назвать налетчиком, по-прежнему держа за галстук, поднял Ездового со стола и толкнул на диван, с которого тот поднялся минуту назад, чтобы открыть дверь.
– Есть разговор, – спокойно сообщил посетитель, присаживаясь на подлокотник слева от Николая Гавриловича. Вблизи от него крепко пахло табаком и одеколоном. И то и другое явно было недурного качества, но Ездовому почему-то пришла на ум казарма. Впрочем, в этом, скорее всего, были виноваты усы и, главное, манера поведения визитера, который действовал по-суворовски, сочетая быстроту и натиск. – Ты не против немного поболтать?
– Если вы пришли за деньгами, то ошиблись, – слегка дрожащим голосом предупредил Ездовой. – Я не держу в офисе крупных сумм.
– Молодец, – похвали посетитель, – очень предусмотрительно. Но это не я, это ты ошибся. Твои деньги интересуют меня лишь с точки зрения того, как ты их зарабатываешь. Ты ведь риелтор, верно? И даже не просто риелтор, а глава солидной фирмы… Так?
– Предположим. А что, вы хотите приобрести квартиру?
– А ты весельчак, – заметил посетитель. – Приятно иметь дело с человеком, который заботится о сохранении лица. Только, если не перестанешь шутить, лицо твое пострадает, причем весьма ощутимо. Мне не нужна квартира, мне нужна кое-какая информация.
– Мы не выдаем информацию о сделках частным лицам, – осторожно заартачился Ездовой.
Посетитель его, казалось, не услышал. Он сунул в зубы сигарету, высек огонь и, подержав зажигалку напротив лица Николая Гавриловича достаточно долго для того, чтобы собеседник понял намек, закурил.
– Мне очень надо, – задушевным тоном признался он. – Ну просто позарез! Приятеля ищу, а он продал квартиру и уехал. И нового адреса не оставил. Не посодействуешь? Понимаю, коммерческая тайна, так ведь я не спрашиваю, сколько он на руки получил! И потом, работаешь ты, как я понимаю, строго по закону, в документации полный порядок, так что и скрывать тебе нечего. А принципами для хорошего дела можно разок и поступиться. Такая фамилия – Казаков – тебе о чем-нибудь говорит? Николай Гаврилович внутренне содрогнулся. Он хорошо помнил эту фамилию, поскольку меньше месяца назад лично оформил предварительный пакет документов купли-продажи квартиры, принадлежавшей некоему Казакову. Трехкомнатную квартиру недалеко от центра подыскал Бородин; он же окучил клиента, а Ездовому эта сделка врезалась в память потому, что покупателем в ней выступил подполковник ФСБ. Еще тогда, передавая клиенту купчую и техпаспорт, Николай Гаврилович испытывал некоторые опасения: происхождение квартиры было сомнительным, а покупатель, как-никак, служил на Лубянке. Бородин уверял, что тут, как всегда, комар носа не подточит, но, видимо, ошибся: «комар» оказался на диво дотошным, и теперь его интересовала судьба прежнего владельца квартиры, о которой Ездовой не имел ни малейшего представления.
– Казаковых много, – заявил он, уже понимая, что сопротивление бессмысленно.
– Но мне-то нужен всего один, – проникновенно возразил посетитель. – Сергеем его зовут. Сергей Сергеевич. Не припоминаешь? Ты постарайся, вспомни. Уж очень мне за него неспокойно. А я, когда нервничаю, вечно какие-то глупости делаю. Бывает, наломаешь дров, всю мебель в щепки разнесешь, челюсть кому-нибудь на затылок вывернешь, а потом ходишь и жалеешь: ну зачем же я так, можно же было, наверное, и по-другому… Пожалел бы ты мою ранимую психику. Да и о своем здоровье позаботиться не грех, его ведь за деньги не купишь. Конечно, нынче хирурги в платных клиниках творят настоящие чудеса, буквально по кускам людей собирают, да так, что с виду они как новенькие. Но это ведь только с виду. В склеенный кувшин воды уже не нальешь, а сломанные кости, какой бы мастер их ни срастил, все равно ноют, поверь моему опыту…
«Вот сволочь», – подумал Николай Гаврилович, сам не до конца понимая, кого именно имеет в виду – посетителя или Бородина, чьи действия стали причиной этого в высшей степени неприятного визита.
Ездовой был напуган. Как и Бородин, он был профессионалом и недурно разбирался в людях, легко отличая правду от лжи, а фальшивые эмоции от подлинных. И сейчас он видел, что посетитель даже и не думает шутить. Он запугивал Николая Гавриловича, спору нет, но, занимаясь этим, не был голословным; чувствовалось, что слово у него редко расходится с делом, и Ездовой вдруг очень живо представил, как болят многочисленные переломы и каково это – лежать без движения с головы до ног закованным в гипсовую броню и, не имея возможности даже почесаться, день за днем, неделю за неделей прислушиваясь к своим ощущениям – по преимуществу болевым.
– Все равно вспомнишь, – подлил масла в огонь посетитель, аккуратно стряхивая пепел с сигареты в коньячную лужу на полу. – Только лучше тебе вспомнить добром.
– Да в чем дело, я не понимаю?! – капитулируя, возмущенно воскликнул Ездовой. – Что вы себе позволяете?! Зачем это представление, кто дал вам право распускать руки?! Спросили бы по-человечески, тоже мне – секрет на сто лет… Да, была такая сделка, и что с того? Сергей Сергеевич Казаков продал через нашу фирму принадлежавшую ему на праве собственности трехкомнатную квартиру. Я не имею права разглашать имя покупателя, но смею заверить, что это вполне законопослушный, уважаемый человек, сотрудник ФСБ…
– Оставим подполковника Михайлова, – предложил посетитель, – про него я знаю даже больше, чем мне хотелось бы. Казаков куда подевался?
– Да откуда же мне знать?! – снова, на этот раз совершенно искренне, возмутился Николай Гаврилович. – Мое дело – свести продавца с покупателем и помочь с оформлением документов, а остальное меня не касается! Переехал он на скамейку в парке Горького, куда-нибудь на свалку или в пятиэтажную виллу на Рублевке – откуда мне знать, я не адресное бюро! Тем более что я этого вашего Казакова в глаза не видел и даже не представляю, как он выглядит и сколько ему лет!
Он очень опасался, что его пламенная речь, несмотря на свою правдивость, вместо аплодисментов будет вознаграждена увесистой оплеухой. Но посетитель, судя по всему, тоже умел отличать правду от наглого вранья, и болевых ощущений, которых опасался Ездовой, не последовало.
Впрочем, радовался он рано: посетитель, чтоб ему пусто было, превосходно разбирался не только в основных цветах, но и в их оттенках и знал, что недосказанность скрывает правду не хуже, а даже лучше, чем прямая ложь.
– Ты лично, может, и не видел, – сказал он. – Но кто-то же с ним общался, верно? Может, твой подчиненный знает то, чего не знаешь ты? В глаза смотри! – неожиданно рыкнул он так свирепо, словно и впрямь, потеряв терпение, вознамерился сию минуту перейти к крутым мерам. Николай Гаврилович вздрогнул от этого рыка и попытался выполнить приказ, но взгляд его предательски вильнул и уставился куда-то в угол.
