Сидоркин заподозрил, что двести девяносто пятый просто-напросто сошел с ума. Иначе с чего бы ему так радоваться? И на что, интересно, он там уставился?
Подполковник вызвал в памяти скудное убранство стендовой камеры – в основном ту ее часть, которая не попадала в поле зрения камер. Смотреть там, хоть убей, было не на что. Боковые стены представляли собой просто ровные белые поверхности, скрывавшие под тонким слоем сухой штукатурки непроницаемый для излучений свинец и железобетон, способный выдержать недалекий ядерный взрыв. Под потолком вдоль передней стены, лицом к которой сидели испытуемые, тянулся ряд горизонтальных наклонных амбразур, в недосягаемой для взгляда глубине которых скрывались внешние устройства аппаратуры – направленные антенны излучателей, объективы телекамер и микрофоны звукозаписывающих устройств. Двести девяносто пятый смотрел поверх камеры, как будто там, на стене, красовалась видимая только ему одному надпись или сидело что-то живое – например, тот же таракан, появление которого здесь, на объекте, стало бы настоящей сенсацией, да что там сенсацией – чудом. В чудеса Сидоркин не верил, и выражение лица испытуемого не нравилось ему все сильнее.
– Дайте отсчет, – сухо распорядился Черных.
Подполковник ткнул пальцем в нужную клавишу. «Двадцать… девятнадцать… восемнадцать…» – зазвучал из динамиков старательно обезличенный, с металлическим оттенком женский голос. Сидоркину вспомнилось, что его шефа за глаза называют «полковник Смерть». По непроверенным данным, эту кличку придумал и пустил гулять по объекту все тот же двести девяносто пятый. Если так, это был первый случай, когда испытуемому удалось хоть чем-то заразить охрану и персонал лаборатории.
– Включить фокусировку, – приказал полковник.
Сидоркин снова коснулся клавиатуры, и на мониторе поверх изображения появилось тонкое перекрестие, отдаленно напоминающее прицел. Не в силах отделаться от одолевающих его мыслей, подполковник навел перекрестие на сморщенную, как печеное яблоко, физиономию двести девяносто пятого. «Шестнадцать… пятнадцать… четырнадцать…» Улыбка двести девяносто пятого стала еще шире, хотя это и казалось невозможным. Подполковник вдруг подумал о женщине, голос которой сейчас звучал из скрытых динамиков. Сейчас она, вполне возможно, уже старуха; не исключено, что ее давно нет в живых. Знала ли она, наговаривая на пленку нехитрый текст, где и при каких обстоятельствах будет звучать ее голос? И как бы она поступила, доведись ей об этом узнать?
То, что голос был именно женский, казалось изощренным издевательством. Женщин на объекте не было – не считая, разумеется, периодически доставляемых с Большой земли испытуемых женского пола, которых в целях сохранения собственного психического здоровья никто и никогда не рассматривал как людей. Впрочем, по непроверенным слухам, кое-кто из охранников порой злоупотреблял служебным положением, тайком наведываясь в их камеры после отбоя. У подполковника Сидоркина это вызывало сложную смесь зависти и брезгливого отвращения. С одной стороны, его организм был здоров, функционировал исправно и настойчиво требовал своего. А с другой, сожительство с испытуемыми, особенно после пары сеансов в стендовом кресле, было сродни скотоложству или забавам с надувной куклой… «Двенадцать… одиннадцать… десять…» Полковник Черных положил правую руку на верньер регулятора мощности излучения. Указательный палец левой застыл над клавишей «Ввод» стандартной компьютерной клавиатуры, которая здесь выполняла не вполне стандартные функции. Взгляд из-под очков привычно просканировал шкалы многочисленных приборов и датчиков и вернулся к монитору. По губам полковника Смерть скользнуло кривое и бледное подобие улыбки.
– Вы к нему явно благоволите, коллега, – заметил он.
– Просто пытаюсь сэкономить материал, – возразил Сидоркин. – Если нам все-таки удастся удержать фокус, никто не пострадает. Двести девяносто пятому, как обычно, ничего не сделается, а остальных просто не заденет.
– Боюсь, в нашем с вами случае нулевой эффект не может считаться положительным результатом, – сухо проговорил Черных.
– Если эффект будет нулевым, мы просто сместим фокус на соседа, – заявил подполковник, тихонечко, по миллиметру, двигая перекрестие то вправо, то влево. – А впрочем, как прикажете.
«Восемь… семь… шесть…»
– А знаете, – сказал вдруг Сидоркин, – я вспомнил.
– Поехали! – громко воскликнул двести девяносто пятый и помахал рукой – вернее, только кистью, поскольку предплечье было надежно прикреплено к массивному подлокотнику толстым широким ремнем из сыромятной кожи.
– Вот веселая сволочь, – усмехнулся подполковник. – Так передвинуть фокус?
– Оставьте, как есть, – сквозь зубы процедил Черных. Он вцепился в регулятор мощности с такой силой, что побелели суставы пальцев. – Я тебе устрою полет в космос, скотина!
Сидоркин проглотил насмешливую улыбку, которая могла окончательно взбесить и без того пребывающего не в лучшем расположении духа начальника. Конечно, двести девяносто пятый был наглец, каких поискать, да и пародия на первого космонавта получилась дурацкая – лысый клоун напоминал Юрия Гагарина ничуть не больше, чем тестовая камера лаборатории кабину космического корабля «Восток», – но полковник Смерть злился не поэтому. Предназначенный для фокусировки психотропного излучения прибор, который они испытывали в данный момент, был детищем доктора Черных – детищем, увы, мертворожденным, упорно отказывающимся работать, несмотря на все вносимые в конструкцию по ходу испытаний изменения и улучшения. Как и Сидоркин, в глубине души Черных был уверен, что и на этот раз у них ничего не выйдет, и на его месте подполковник, верно, вел бы себя точно так же, если не хуже.
Кроме того, Черных, несомненно, знал, как его называют за глаза и кто наградил его этим прозвищем, похожим на имя злодея из старого американского комикса.
«Три… два… один…»
– Разряд! – резко произнес Черных и сам выполнил свою команду, с силой ударив по клавише ввода.
Изображение на мониторах дрогнуло, исказилось, пошло косыми полосами и пропало окончательно, сменившись черно-белой метелью сплошных помех, динамики астматически захрипели.
– Так что вы вспомнили, коллега? – инспектируя взглядом шкалы и датчики, рассеянно спросил полковник.
– Я сообразил, на что он смотрит, – ответил Сидоркин.
– Кто?
– Ноль-два девяносто пятый.
– И на что же?
– Там, под самым потолком, проходит вентиляционная труба, такая же, как здесь.
Черных обернулся и посмотрел на тянущийся вдоль правой стены лаборатории жестяной короб, в котором негромко гудел нагнетаемый мощными вентиляторами воздух. Оцинкованный короб имел весьма внушительные размеры: не слишком тучный человек запросто мог проползти по нему если не на четвереньках, то, как минимум, по-пластунски.
– Ну и что? – равнодушно спросил Черных, потихонечку вращая рубчатое колесико верньера.
– Я, кажется, понял, почему он улыбается, чему он так рад, – сказал Сидоркин. – Вы знаете, он любит поболтать. Однажды, в самом начале своего пребывания здесь, он проговорился, что раньше был инженером и специализировался как раз на системах принудительной вентиляции. Я об этом благополучно забыл, а теперь вот посмотрел на его оскал и вдруг вспомнил…
