– Не волнуйся, – терпеливо дождавшись паузы, успокоил его Казаков. – Я его не опустил, а просто отпустил. А это действительно хуже смерти, уж ты мне поверь.
Говоря, он смотрел в зеркало заднего вида. Борис Иванович и Николай обернулись и, прежде чем дорога повернула, огибая высокий холм, успели разглядеть на невидимом в темноте склоне редкую цепочку мигающих, медленно продвигающихся сверху вниз электрических светлячков.
* * *
Начальник режима объекта, связисты которого откликались на позывной «Лагуна», полковник Маковский задвинул прочный засов на мощной стальной двери и, насвистывая популярный мотивчик, приблизился к металлическому стеллажу со снаряжением. Не переставая насвистывать, ибо обладал веселым нравом, полковник разделся до плавок и натянул лоснящийся, как тюленья шкура, гидрокостюм.
Круглый бетонированный бассейн в такт дыханию моря тихо плескался посреди тесноватого, из-за фантастической высоты потолка немного похожего на печную трубу помещения. От него пахло солью, йодом, гниющей тиной – короче говоря, морем. Полковник Маковский, когда имел такую возможность, предпочитал говорить не коротко, а длинно, касаясь тончайших нюансов, и сейчас, прилаживая и подгоняя по фигуре ремни дыхательного аппарата, попытался мысленно разложить на составляющие и описать исходящий от бассейна запах. Этот запах был уже не тот, что десять или хотя бы пять лет назад. Он постепенно, почти незаметно менялся и теперь, если называть вещи своими именами, напоминал уже не столько запах, сколько зловоние. Экология моря ухудшалась из года в год, и особенно сильно это чувствовалось в таких вот связанных с большой водой, но, по существу, замкнутых водоемах. Канализационные стоки, объемы которых неуклонно увеличивались, гниющие на дне так называемой похоронной камеры трупы, отработанное масло из генераторов, сбрасываемые в специальные шахтные колодцы бытовые отходы – все это постепенно накапливалось, отравляя воду и превращая систему подводных гротов и коридоров, поверх которых трудолюбивые и педантичные немцы когда-то выстроили данный объект, в зловонную клоаку.
Данный процесс касался полковника Маковского непосредственно, напрямую. Он был начальником режима, а значит, лично отвечал за все аспекты обеспечения безопасности объекта, в том числе и экологический. Специалисты давно произвели необходимые подсчеты, и полковник трижды лично их проверил. Из результатов этих подсчетов следовало, что до ухода полковника Маковского на пенсию всерьез беспокоиться об экологии ему не придется.
Но он беспокоился, поскольку подходил к своим служебным обязанностям ответственно, без тени формализма и где-то даже творчески. Все здесь касалось его, во все он был просто обязан вникать, и он вникал – вдумчиво, серьезно, всякий раз стараясь докопаться до корней и истоков даже самой мелкой, пустяковой на первый взгляд проблемы и просчитать последствия на сто лет вперед.
А проблем хватало. Когда объект, за безопасность которого вы отвечаете, по-настоящему секретный, потенциальную угрозу представляет все – от проникших через вентиляционные каналы муравьев до не в меру ретивого милиционера, расследующего случай внезапного и необъяснимого исчезновения бомжа Гришатки, который взялся за малую мзду вскопать огород гражданину Т. и бесследно пропал, не выполнив и половины работы и, что самое главное, не получив даже мелочи на пиво. Безопасность – понятие чертовски широкое, и только полный и окончательный дилетант, заперев на четыре оборота ключа железную дверь своей квартиры, может наивно полагать, что находится в полной безопасности…
Полковник подогнал по ноге ласты, затянул эластичные ремни маски, опустил прозрачное пластиковое забрало и взял в рот резиновый загубник. Плоский алюминиевый ранец дыхательного аппарата с замкнутым циклом висел у него за плечами; оружия не было, поскольку в данном случае Маковский в нем не нуждался. Да и вообще, он редко вкладывал в кобуру пистолет, еще реже его оттуда вынимал и только в самых исключительных случаях, которые можно пересчитать по пальцам одной руки, использовал по прямому назначению. Его настоящим оружием был живой, пытливый ум, который в подавляющем большинстве случаев делал применение пистолетов, автоматов и прочего стреляющего железа избыточной, а, следовательно, бесполезной и ненужной мерой.
Поворотом хромированного вентиля включив подачу дыхательной смеси, полковник Маковский присел на бетонный парапет бассейна. В голове навязчиво вертелась мелодия услышанной по радио модной песенки, но рот был занят, что исключало возможность петь или хотя бы насвистывать. К тому же полковнику удалось запомнить лишь пару строчек текста, которые, говоря по совести, вовсе не стоили того, чтобы их запоминали. Далеко не впервые подивившись сложности и разносторонности человеческого ума, способного параллельно и без видимого ущерба для дела воспринимать и обдумывать такие никак на связанные между собой вещи, как побег испытуемого из секретной военной лаборатории и современная популярная музыка, полковник Маковский оторвал от бетонного пола ноги в ластах, всем корпусом подался назад, разжал сжимавшие край круглой бетонной чаши пальцы и спиной вперед кувыркнулся в бассейн, подняв целую тучу брызг.
Он медленно опускался в толщу прозрачной голубовато-зеленой воды, скользя взглядом по бетонным стенкам колодца, исподволь погружающимся в зеленоватый глубоководный сумрак. Потом внизу возникло размытое сияние; полковник перевернулся в воде и, умело работая ластами, поплыл на свет.
Освещавшие подводный проход сильные лампы в водонепроницаемых, забранных стальными решетчатыми колпаками матовых плафонах горели круглосуточно. Это, в отличие от всего прочего, полковника Маковского не беспокоило: за электроэнергию платило государство, а Россия не обеднеет из-за нескольких лишних лампочек или даже объектов наподобие «Лагуны». Маковский знал, что в этой стране экономить бюджетные средства бесполезно: то, что не израсходуешь ты, украдут и рассуют по бездонным карманам другие. На фоне сияющих сильным, но мягким светом ламп болтающиеся в воде обрывки мертвых водорослей и куски человеческих фекалий смотрелись особенно эффектно. Маковский задумался о составе жидкости, в данный момент омывающей не защищенные гидрокостюмом и маской части его мускулистого, жилистого тела, и почувствовал приступ паники – к счастью, скоротечный. Ему вспомнился старый анекдот из области прикладной психологии. Там фигурировали Шерлок Холмс и его верный спутник доктор Ватсон, которые, прогуливаясь по верхней смотровой площадке Эйфелевой башни, на спор пытались заставить прыгнуть оттуда посетителей – француза, американца, англичанина… У Холмса все получалось превосходно: французу он сказал, что ему изменяет любовница, американцу – что его банк лопнул и он разорен, англичанину – что Британия больше не является царицей морей… Ватсону попался пьяный русский турист, которому было глубоко плевать и на жену, и на любовницу, и на свой банковский счет, и даже на роль России на международной арене. И тогда хитроумный Холмс, легонько похлопав его по плечу, показал пальцем вниз и сказал: «Товарищ, туда нельзя!» После чего русский, прорычав: «А мне надо!» – сиганул через парапет…
Так вот, полковнику Маковскому было надо. Кроме того, ему еще и хотелось: он не выходил на поверхность больше двух лет – точнее, два года три месяца одну неделю и три дня, не считая часов, минут, секунд, терций и других, более мелких единиц измерения времени. Но, если бы не необходимость, он безвылазно сидел бы на объекте «Лагуна» и дальше – хоть год, хоть пятилетку, хоть до Страшного суда, ибо так велел ему служебный долг.
