Оставляя на горячих камнях мокрые отпечатки босых ног, полковник прогулялся до будки и снял с вбитого в стену гвоздя ключ с непотопляемым желто-голубым брелоком. Петрович заливисто храпел на застеленном каким-то тряпьем дощатом топчане. На заменявшем пол грязном песке валялась пустая водочная бутылка. Полковник пошарил взглядом по углам, нашел старый оцинкованный таз и пристроил его над спящим таким образом, чтобы тот, проснувшись и попытавшись сесть, неизбежно ударился лбом о жестяное днище. Если бы у полковника была граната, он положил бы ее в таз, но гранаты не было, и он ограничился поднятой с пола бутылкой.
– Полный бардак, – констатировал он, седлая водный мотоцикл.
Двигатель взревел, над кормой взметнулся китовый фонтанчик выброшенной системой охлаждения воды, справа и слева выросли пенные усы, и быстроходное суденышко, управляемое человеком, который ничего не боялся, рванулось вперед.
Полковник гнал его вдоль береговой линии, держась от нее на расстоянии километра, с наслаждением подставляя незагорелое лицо яркому послеполуденному солнцу, тугому встречному ветру и соленым брызгам. О делах он не думал – не потому, что в этом не было нужды, а просто затем, чтобы не портить удовольствие от этой незапланированной прогулки.
В паре километров от цели его перехватил патрульный катер. Из чистого озорства, а также для привлечения к своей персоне должного внимания полковник не подчинился требованию покинуть запретную зону, а лишь слегка изменил курс, уклоняясь от идущего наперехват быстроходного суденышка, и увеличил скорость. Лающий голос из громкоговорителя приказал ему заглушить двигатель и пригрозил открыть огонь. Маковский вывернул ручку газа до упора, и водный мотоцикл, задрав острый обтекаемый нос, в вихре брызг и пены устремился туда, где на фоне береговых возвышенностей уже виднелся лес наклонных мачт, антенных растяжек и выкрашенных серой шаровой краской палубных надстроек. Безопасность – понятие широкое, емкое, и плох тот командир, который, положившись на начальника караула, ленится лично проверить посты после захода солнца.
Сквозь рев двигателя прорвался раскатистый перестук очереди, справа по курсу взметнулась короткая цепочка фонтанчиков. Вторая очередь легла слева; намек был ясен, охрана не дремала, и Маковский выключил зажигание.
После попытки прорваться в акваторию базы ВМФ разговора о том, чтобы просто покинуть запретную зону, уже не было. Заподозренный в самых зловещих намерениях полковник был поднят на борт вместе со своим плавсредством и предстал перед командиром катера.
Капитан-лейтенант начал разбирательство с риторического вопроса:
– Ты что творишь, мазута береговая?!
– Иду тропой Ихтиандра, – любезно ответил полковник Маковский.
– А?.. – тупо переспросил ошарашенный каплей.
– Тропой Ихтиандра, – терпеливо повторил полковник. Собеседнику явно требовалось какое-то время, чтобы погасить инерцию, понять, что происходит, и лечь на новый курс. – Луна уже высоко, а путь неблизкий.
– А! – воскликнул наконец-то разобравшийся в ситуации каплей. – Так, это… как его… Дорогу осилит идущий!
– А также плывущий, летящий и едущий, – закончил обмен идиотскими репликами Маковский.
Пароли, которые менялись ежедневно, он сочинял сам, получая от этого занятия тем большее удовольствие, чем глупее они звучали. Это была особая разновидность литературного творчества, помогавшая скрасить однообразие серых будней и дававшая выход творческим наклонностям полковника Маковского.
На пирсе его уже поджидал командирский «уазик» со снятым ввиду сильной жары верхом. Сконструированный много лет назад и почти никогда не приводившийся в действие механизм не заржавел и не испортился – он функционировал четко и безотказно, без малейшего скрипа, радуя сердце полковника, который ежедневно прилагал массу усилий к тому, чтобы содержать эту громоздкую махину в рабочем состоянии.
Вскоре Маковский как был, в расстегнутом на груди влажном гидрокостюме и босиком, уже сидел за столом в кабинете начальника особого отдела. Хозяин кабинета, добродушный с виду толстяк в летней форме с погонами капитана третьего ранга, стоял рядом. Конвойный ввел задержанного. На задержанном был основательно пропыленный и изорванный комбинезон хорошо знакомого полковнику покроя, но одутловатую, слегка похожую на поросячью мордочку, перемазанную засохшей кровью и серыми разводами смешанной с потом пыли физиономию этого человека Маковский видел впервые.
– Вот, извольте полюбопытствовать, – потирая пухлые ладони, сказал начальник особого отдела. – Задержан ночью вблизи запретной зоны. Документов нет, плетет какие-то небылицы… Ваш?
– Нет, – задумчиво разглядывая задержанного, покачал головой Маковский, – не наш. Но, думаю, вскоре к нам присоединится. Мы тут немного посекретничаем, если позволите. Да, и сделайте одолжение, распорядитесь, чтобы привели второго.
– С удовольствием, – сказал капитан третьего ранга и вышел, смешно переваливаясь на ходу.
Оставшись с задержанным наедине, Маковский первым делом встал, подошел к нему и для верности, чтобы исключить малейшую возможность ошибки, отвернул левую сторону расстегнутого до пупа, пыльного, пропахшего тяжелым мужским потом комбинезона. На темной ткани подкладки белел выведенный хлоркой номер. Полковник знал этот номер наизусть; это был номер военного билета охранника, которого убил при побеге объект Б5/18-1453.
– А вы таки влипли, – сообщил он, снова усаживаясь за стол и кладя перед собой сцепленные в замок руки. – Вас задержали ночью, вблизи запретной зоны, без документов, в комбинезоне, снятом с убитого военнослужащего, который охранял особо секретный военный объект…
– Я все объясню! – горячо воскликнул задержанный.
– Да уж, будьте так любезны, – сказал Маковский. – Предлагаю вести нашу беседу в форме интервью: я буду спрашивать, вы – отвечать… Итак, первый вопрос: фамилия, имя, отчество?
– Бородин Алексей Иванович.
Полковник в веселом изумлении округлил глаза.
– Да что вы говорите?! – воскликнул он. – Кто бы мог подумать… Ну-ну, расскажите, каким ветром вас занесло в наши края…
Бородин стал рассказывать. Поскольку он не имел даже отдаленного представления о том, с кем разговаривает, рассказ его был весьма далек от истины. Маковский, в отличие от него, знал, кто такой Алексей Иванович Бородин, и ему было нетрудно додумать то, о чем умалчивал интервьюируемый. Вранье не имело большого значения; полковник знал верный способ вызвать собеседника на полную откровенность, но время для этого еще не наступило.
Конвойный привел второго задержанного – крупного, слегка грузноватого мужчину с широким и загорелым, обманчиво простодушным лицом отставного прапорщика. Этот был одет в камуфляжные брюки, поношенные кожаные мокасины и майку-безрукавку той же популярной, немаркой расцветки, что и брюки.
– О, и ты здесь, друг ситный! – с какой-то нехорошей радостью воскликнул вербовщик, увидев Бородина.
