Смайли только головой покачал:
— Нет, она все равно никак не могла заказать звонок. Она ведь вернулась домой только в двадцать два сорок пять. Но даже если предположить, что она ошиблась по поводу времени своего возвращения, ей никак не удалось бы добраться до телефона, не наткнувшись сначала на тело мужа. Вы же не станете меня уверять, что это нормальная реакция: найти супруга мертвым, но первым делом кинуться заказывать звонок на утро?
Они какое-то время молчали, попивая кофе.
— Есть еще соображение, — сказал Мендель.
— Какое?
— Жена вернулась из театра в двадцать два сорок пять, так?
— Да, по ее же словам.
— Она ходила в театр одна?
— Без понятия.
— Держу пари, что не одна, а потому вынуждена была сказать правду. Для того и время в письме проставила, чтобы создать себе алиби.
Смайли вспомнил Эльзу Феннан, ее злость, ее покорность судьбе. И ему показалось совершенно неуместным говорить о ней в подобном ключе. Нет. Только не Эльза Феннан. Нет.
— Где было найдено тело? — спросил Смайли.
— У подножия лестницы.
— У нижних ступеней?
— Да. Распластавшимся в холле. Револьвер лежал под ним.
— А записка? Где была она?
— Рядом с ним на полу.
— Что-нибудь еще примечательное?
— Да. Кружка с какао в гостиной.
— И что у нас получается? Феннан решает покончить с собой. Просит телефонную станцию позвонить ему назавтра в восемь тридцать. Потом наливает себе какао и оставляет кружку в гостиной. Поднимается наверх и печатает предсмертную записку. Снова спускается и простреливает себе голову, не притронувшись к какао. Как складно, не правда ли?
— Да, что верно, то верно. Между прочим, не пора ли вам позвонить в свою контору?
Смайли лукаво посмотрел на Менделя:
— Вот и конец тому, что обещало перерасти в крепкую мужскую дружбу.
Но, направляясь к телефону-автомату, он услышал, как за спиной Мендель пробормотал:
— Держу пари, ты всем так говоришь.
И потому, называя оператору номер Мастона, Смайли не смог сдержать улыбки.
Мастон пожелал видеть его немедленно.
Смайли вернулся к их столику. Мендель помешивал сахар еще в одной чашке кофе с таким видом, словно это занятие требовало полнейшей концентрации. И ел очень большую булочку.
Смайли встал рядом.
— Мне нужно ехать в Лондон.
— Ну и наделаете вы там переполоха, как лиса в курятнике. — Острое лицо резко повернулось к нему. — Или нет?
Теперь Мендель говорил передней частью рта, пока задняя продолжала расправляться с булочкой.
— Если Феннана убили, то нет такой силы в природе, которая помешает прессе узнать об этом, — ответил Смайли, а про себя подумал: «Едва ли Мастону такой вариант понравится. Он предпочел бы самоубийство».
— Но ведь теперь с этим ничего не поделаешь, верно?
Смайли помедлил с ответом, хмурый и серьезный. Он уже как будто слышал, как Мастон иронизирует над его подозрениями, как спешит сразу поднять их на смех.
— Не знаю, — сказал он. — Я действительно пока ничего не знаю.
Назад в Лондон, назад в Идеальный дом Мастона, назад к крысиной гонке перекладывания ответственности с больной головы на здоровую. И назад к иллюзорному миру, где человеческую трагедию следует изложить на трех страничках рапорта.
Снова дождило, но теперь лил непрерывный, более теплый дождь, и даже за то короткое время, пока Смайли добирался от кафе «Фонтан» до полицейского участка, он успел основательно промокнуть. Сняв пальто, он кинул его на заднее сиденье своей машины. Он с облегчением покидал Уоллистон, пусть ему и предстояло вернуться в Лондон. Сворачивая на главную улицу, он периферийным зрением заметил фигуру Менделя, который упрямо шлепал по тротуару к железнодорожной станции в потемневшей от сырости и почти потерявшей форму фетровой шляпе. Смайли почему-то даже в голову не пришло предложить подбросить его в город, и он почувствовал себя неловко. Но Мендель, ничуть не смущенный, сам открыл пассажирскую дверь и запрыгнул внутрь.
— Вот повезло! — только и сказал он. — Ненавижу поезда. Вы ведь едете на Кембридж-серкус? Тогда высадите меня где-нибудь в районе Вестминстера, если не трудно.
Они тронулись в путь. Мендель достал исцарапанную жестянку с табаком и свернул себе сигарету. Он уже почти вложил ее себе между губ, но передумал, протянул Смайли и дал прикурить от своей замечательной зажигалки, выдававшей струю голубоватого пламени в два дюйма высотой.
— У вас до крайности обеспокоенный вид, — заметил Мендель.
— Точное наблюдение.
После паузы Мендель сказал:
— Вас грызет чувство, что вы многое так и не выяснили.
Но они проехали еще четыре или пять миль, прежде чем Смайли остановился у тротуара и повернулся к Менделю.
— Вы не будете сильно возражать, если мы вернемся в Уоллистон?
— Отличная идея. Повидайтесь с ней еще раз и спросите у нее самой.
Смайли развернулся и медленно поехал в обратном направлении в сторону Уоллистона, в сторону Мерридейл-лейн. Оставив Менделя ждать в машине, он спустился по уже знакомой, крытой гравием дорожке.
Она открыла дверь и впустила его в гостиную, не вымолвив ни слова. На ней было все то же платье, и Смайли стало интересно, как она провела время после его отъезда этим утром.
Ходила ли по дому из угла в угол или просидела неподвижно на первом этаже? А быть может, в одном из кожаных кресел, стоявших наверху в спальне? Как ощущала она себя в роли только что овдовевшей женщины? Воспринимала ли уже свое одиночество всерьез или как раз находилась в том тайно приподнятом настроении, которое, как правило, возникает ненадолго сразу вслед за первым приступом горя? Смотрелась ли в зеркало, стараясь заметить перемену в себе, с лицом, перекошенным от ужаса и бесслезных рыданий?
Оба остались стоять, инстинктивно стремясь избежать повторения утренней встречи.
— Есть кое-что, о чем я обязан вас спросить, миссис Феннан. А потому, уж извините, пришлось потревожить еще раз.
— Как я догадываюсь, насчет утреннего звонка с телефонной станции?
— Да.
— Я была уверена, что это вас удивит. Страдающая бессонницей просит разбудить ее утром. — Беспечный тон звучал неестественно.
— Верно. Мне это показалось странным. Вы часто ходите в театр?
— Да. Раз в две недели. Я — член клуба при репертуарном театре Уэйбриджа и стараюсь не пропускать их мероприятий. А они гарантируют мне место по вторникам на каждой премьере. Мой муж как раз по вторникам всегда задерживался на работе. И поэтому никогда не ходил со мной, он вообще предпочитал только театральную классику.
