— У вас, случайно, нет знакомых среди персонала школы, сэр?
— Только мистер Теренс Филдинг. Мы с ним как-то встречались за обедом в Оксфорде. Предполагаю созвониться и навестить его. Ведь я очень хорошо знал его брата.
При упоминании о Филдинге Ригби чуть заметно напрягся, но промолчал и дал Смайли продолжить.
— Именно Филдингу я позвонил, когда мисс Бримли принесла мне письмо. Он и поделился со мной печальной новостью. Это было прошлым вечером.
— Понятно.
Они молча посмотрели друг на друга. Смайли выглядел почти комично в своей растерянности, а Ригби продолжал оценивать собеседника, прикидывая, многое ли стоит ему рассказывать.
— И надолго вы к нам? — спросил он после затянувшейся паузы.
— Пока не знаю, — ответил Смайли. — Мисс Бримли очень хотела приехать сама, но ей надо сдавать очередной номер. Она, видите ли, считает крайне важным сделать для миссис Роуд все возможное, пусть той уже и нет в живых. Просто потому, что та была давней читательницей газеты. Я обещал доставить письмо оперативно и по назначению. Едва ли я смогу помочь в чем-то еще. Задержусь, вероятно, на день-другой, чтобы встретиться с Филдингом и, быть может… Быть может, схожу на похороны. У меня забронирован номер в «Гербе Солеев».
— Неплохой отель.
Ригби бережно уложил очки в футляр и бросил его в ящик письменного стола.
— Любопытное место наш Карн, доложу я вам. Между городом и школой возникла почти пропасть или, как мы здесь говорим, стена между Жителем и Учителем; ни те ни другие не любят и не знают друг друга. А все от недоверия; от взаимного недоверия и непонимания. Вот почему столько сложностей возникает, когда случается нечто подобное. Нет, я, конечно, могу навестить мистера Филдинга или мистера Д’Арси. Они скажут: «Рады вас видеть, сержант», — и даже нальют мне чашку чая где-нибудь в кухне, но я никогда не стану для них своим. Они живут в собственном мирке и никого извне в него не допускают. Нет сплетен, которые можно собрать в пабах, нет осведомителей, нет ничего… Только чашка чая, печенье с тмином и почетное звание сержанта, которое они присваивают всем полицейским подряд.
Ригби вдруг рассмеялся, и Смайли с облегчением тоже рассмеялся.
— А я бы о многом хотел их расспросить. У меня к ним куча вопросов. Например, кому семейство Роуд нравилось, а кто их недолюбливал? Был ли Роуд хорошим преподавателем и как воспринимали его жену остальные? Вписывалась ли она в их окружение? А так я располагаю множеством улик как костяком дела, но на эти кости никак не нарастить мяса.
Он выжидающе посмотрел на Смайли.
— Если вам нужна моя помощь, буду только рад оказать ее, — после продолжительной паузы произнес тот. — Но в таком случае мне нужно знать все факты.
— Стелла Роуд была убита в среду шестнадцатого числа примерно между десятью минутами двенадцатого и без четверти двенадцать. Ей нанесли пятнадцать или даже двадцать ударов тяжелой дубинкой, обрезком трубы или чем-то в этом роде. Это было жуткое убийство… Жутчайшее. Следы побоев по всему телу. Первое впечатление, что она вышла из гостиной на звонок или стук в дверь, открыла ее и тут же получила тяжелый удар. Затем Стеллу Роуд отволокли в оранжерею. Наружная дверь туда оказалась не заперта, понимаете?
— Да, странно… Откуда убийца мог знать об этом?
— Он мог прятаться там прежде; но в этом трудно разобраться только по имеющимся следам. На преступнике были сапоги — высокие резиновые сапоги сорок пятого размера. Замерив ширину шага по следам в саду, мы определили, что ростом он около шести футов. Затащив ее в оранжерею, он продолжал наносить удары — главным образом по голове. Именно в оранжерее найдены лужи артериальной крови. Больше такого количества крови не осталось нигде.
— А пятна крови на одежде мужа?
— Я расскажу об этом подробнее, но, если кратко, их почти не было.
После небольшой паузы он продолжил:
— Я упомянул о следах, и они действительно были. Убийца подошел к дому сзади, со стороны сада. Но как он попал туда и каким путем ушел, остается полнейшей загадкой. Понимаете, не осталось следов, ведущих от дома. По крайней мере следов резиновых сапог. И вообще никаких. Разумеется, можно допустить, что он ушел дорожкой от парадной двери к дороге, где мы сами много натоптали той ночью, но не думаю, что мы даже в таком случае упустили бы отпечатки его подошв.
Он снова посмотрел на Смайли и продолжил рассказ:
— В оранжерее он оставил только одну свою вещь — старый тряпичный пояс темно-синего цвета. На первый взгляд от дешевого плаща. Мы сейчас с ним работаем.
— Она была ограблена? И вообще что-нибудь ценное пропало?
— Нет никаких признаков, что дом обшарили. У нее на шее были бусы из зеленых камешков. Вот их забрали. Такое впечатление, что убийца пытался снять у нее с пальцев кольца, но они не поддавались.
Он снова сделал паузу.
— Едва ли стоит упоминать, что за прошедшее время нам пришли сообщения о подозрительных типах в синих плащах и резиновой обуви со всех концов страны. Но насколько я знаю, ни у кого из них нет крыльев за спиной или сапогов-скороходов, чтобы перенестись от оранжереи прямо на шоссе.
Им пришлось снова прерваться, потому что стажер из полицейского колледжа принес поднос с чаем. Он поставил его на край стола, искоса посмотрел на Смайли и решил предоставить возможность разлить напиток по чашкам инспектору Он развернул поднос так, чтобы ручка чайника смотрела на Ригби, и удалился. Смайли с интересом разглядывал безукоризненно ровно расстеленную салфетку в тон чайнику с ситечком на подносе, принесенном таким неуклюжим с виду кадетом. Ригби налил чай, и какое-то время они молча пили его. Смайли отмечал про себя, что Ригби производил даже несколько подавляющее впечатление эффективного в своей работе полицейского.
Сама простота манер этого человека и обстановка его кабинета делали его неотъемлемой частью общества, которую он призван был защищать. Невзрачная мебель, деревянный ящик с картотекой, голые стены, архаичный телефон с наушником, отделенным от микрофона, коричневая полоса по периметру стен и такая же коричневая дверь, блеск отражавшего свет линолеума, легкий запах карболки, неровно горящий газовый камин и календарь страхового общества «Пруденшиал» — все свидетельствовало о сдержанности и скромности, но в этой спартанской обстановке странным образом ощущались комфорт и вера в свои силы.
— Роуд вернулся к Филдингу за экзаменационными работами. Филдинг, само собой, подтвердил это. Пришел Роуд примерно в двадцать три тридцать пять — точнее Филдинг сказать не может. Причем Роуд у Филдинга не задержался ни одной лишней минуты. Просто забрал с порога те бумаги в портфеле, в котором обычно носит учебники и всякие школьные бумаги. Встречал ли он кого-то по дороге, Роуд не помнит. Ему показалось, что его обогнал велосипедист, но он в этом не уверен. Если верить Роуду на слово, то он направился прямо домой. Когда добрался, позвонил в дверь. На нем был смокинг, и ключа он с собой не взял. Он предполагал, что жена откроет ему, понимаете ли. И тут начинается чертовщина. Ночь выдалась лунная, землю покрывал снег, а значит, видимость была очень хорошей. Он окликнул ее, но она не отзывалась. Тогда он заметил следы, которые вели вокруг дома. И не просто следы, кровавые полосы на снегу там, где тело волокли к двери оранжереи. Однако даже при свете луны он не понял, что это кровь. Видел лишь что-то темное. Позже Роуд сказал, что принял кровь за грязную воду из сточной канавы, проходящей вдоль дорожки к дому. Однако он пошел по следу и попал к оранжерее. Там было темно. Он попытался включить фонарь, но тот не работал.
