— Рассказывай дальше.
— Нам сразу же позвонил начальник отдела кадров МИДа. Требовал номер домашнего телефона Советника. Орал, что в последний раз людям из секретной службы позволили запугивать его сотрудников, что Феннан был лояльным и способным работником, ла-ла-ла, ла-ла-ла…
— Таким он, несомненно, и был. Таким и был.
— Заявил, что это дело наглядно подтверждает, насколько спецслужбы отбились от рук. Мол, применяют гестаповские методы без малейшей на то причины… Бла-бла-бла… Я продиктовал ему номер Советника, а сам с другого аппарата позвонил ему, пока мидовец рвал и метал. Получилось чертовски удачно: человек из МИДа был у меня на одном проводе, а Мастон на другом, и он сразу получил необходимую информацию. Было это в ноль двадцать. А уже к часу Мастон примчался сюда в состоянии, похожем на родильную горячку, — ему же завтра утром придется обо всем доложить министру.
Они какое-то время молчали, пока Гиллам засыпал в чашки растворимый кофе и наливал кипятка из электрического чайника.
— Каким он был? — спросил Гиллам.
— Кто? Феннан? Знаешь, до нынешней ночи я бы легко ответил тебе на этот вопрос. А теперь просто теряюсь. Здесь нет никакого смысла. Если говорить о внешности — типичный еврей. Из ортодоксальной семьи, но забросил иудаизм в Оксфорде, заделавшись марксистом. Восприимчивый, интеллигентный… разумный человек. Говорил спокойно и сам умел слушать. Великолепно образован. Ну, ты понимаешь, просто ходячая энциклопедия. Из таких. Но, разумеется, и анонимщик был прав: он действительно состоял в компартии.
— Сколько ему было лет?
— Сорок четыре. Но выглядел старше. — Смайли, не прерывая разговор, оглядывал комнату. — Чувственное лицо, густые прямые черные волосы, стрижка, как у студента-старшекурсника лет двадцати. Очень нежная, но сухая кожа лица, немного бледноватая. И морщинистая. Морщины буквально избороздили лицо. Тонкие пальцы… Характер замкнутый, как у всякой самодостаточной личности. Если получал удовольствие, то в одиночку. И если страдал, то тоже ни с кем не делился, как я полагаю.
Они поднялись, потому что появился Мастон.
— А, Смайли! Заходите ко мне. — Он открыл дверь кабинета и вытянул левую руку, приглашая Смайли войти первым. В его логове не было ни единой казенной вещи. Как-то по случаю он купил коллекцию акварелей девятнадцатого века и часть ее развесил здесь по стенам. И остальная обстановка была тщательно подобрана им лично. Да и сам Мастон выглядел образцово. Быть может, только наспех надетый костюм был светловат и ему чуть не хватало респектабельности. Но шнурок монокля падал на неизменную кремовую рубашку. Он успел повязать светло-серый шерстяной галстук. Немец назвал бы его flott, подумал Смайли; шикарным. Собственно, таким он и был — воплощенной мечтой любой барменши о том, как должен выглядеть настоящий джентльмен.
— Я встречался со Спэрроу. Это очевидное самоубийство. Тело уже увезли, и за исключением самых обычных формальностей глава констеблей не видит оснований для работы криминалистов на месте происшествия. Но в течение ближайшей пары дней будет произведено расследование. Достигнуто соглашение — я вынужден особо подчеркнуть это, Смайли… Достигнуто взаимное соглашение, что ни слова о нашем интересе к личности Феннана не должно просочиться в прессу.
— Понимаю. — «А ты опасен, Мастон, когда слаб и напуган. Знаю, ты готов подставить любую шею, кроме своей. Ты и на меня смотришь сейчас так, словно прикидываешь, сколько в данном случае потребуется веревки». — Только не подумайте, что я собираюсь подвергать ваши действия критике, Смайли. Если директор по безопасности санкционировал беседу, то вам не о чем тревожиться.
— Не о чем. Если не считать Феннана.
— О, разумеется. К сожалению, директор по безопасности забыл подписать письменное разрешение на разговор с Феннаном. Но вами было получено его устное указание, не так ли?
— Да. Я уверен, он это подтвердит.
Мастон снова пристально посмотрел на Смайли, что-то быстро прикидывая в уме, отчего Смайли начал ощущать некоторую сухость в горле. Он понимал, что пытается вести себя слишком принципиально и независимо. А Мастону необходимо было сближение. Он хотел, чтобы Смайли стал участником сговора.
— Вы в курсе, что из департамента Феннана со мной уже связывались?
— Да.
— Будет проведено очень серьезное расследование. Быть может, нам даже не удастся избежать внимания газетчиков. А мне утром предстоит явиться с докладом к министру внутренних дел. — «Ну, напугай меня еще раз… Я уже в возрасте… Можно отправить на пенсию… Подвергнуть сомнению мою компетентность… Что угодно… Вот только лгать в один голос с тобой, Мастон, я все равно не стану». — Мне нужны все факты, Смайли. Я должен выполнить свой долг. Если есть что-то еще, о чем вы мне не рассказали в связи с проведенной беседой, чего, вы, возможно, не изложили в отчете, то самое время поделиться сейчас. Любой мелочью. А потом предоставьте мне судить, важна она или нет.
— Мне в самом деле нечего добавить к тому, что уже изложено в досье, и к сказанному прежде этой ночью. Вот только, быть может, вам полезно будет понять, — слово «вам» прозвучало с излишним нажимом, как показалось самому Смайли, — что я провел эту беседу в исключительно неформальной атмосфере. Обвинения против Феннана показались мне слабо аргументированными — член партии в тридцатые годы, еще студентом, и какие-то смутные намеки на нынешние симпатии коммунистам. Да половина нынешнего кабинета министров побывала в тридцатые членами партии. — Мастон насупился. — Когда я пришел к нему в служебный кабинет в МИДе, там оказалось слишком многолюдно. Кто-то постоянно заходил и выходил. Поэтому я предложил отправиться на прогулку в парк.
— Дальше.
— Так мы и поступили. День был прохладный, но солнечный и довольно-таки приятный. Мы наблюдали за утками. — Мастон сопроводил эти слова нетерпеливым жестом. — В парке мы пробыли примерно полчаса и за это время провели беседу по всем вопросам. Говорил в основном он сам. Он был интеллигентным человеком, умным и интересным собеседником. Но, конечно, немного нервничал, что мне показалось естественным. Люди его типа любят рассказывать о себе, и, по-моему, он был только рад стряхнуть с себя это бремя. Он поведал мне всю свою историю — и не затруднился назвать известные ему имена. А потом мы зашли в кафе рядом с Миллбанк.
— Куда?
— В кофейню. Они варят особый сорт кофе по шиллингу за чашку. Мы им угостились.
— Понятно. И в этой… безмятежной обстановке вы и сообщили ему, что наше ведомство не станет предпринимать никаких дальнейших действий?
— Да. Мы часто поступаем подобным образом, но обычно не фиксируем этого в письменных отчетах.
Мастон кивнул. В легкой подтасовке ему не виделось ничего предосудительного. «Бог ты мой, — подумал Смайли, — а ведь он вполне достоин презрения». Его даже слегка взволновало открытие, что Мастон оказался действительно неприятным типом, полностью оправдав его ожидания.
