Он тревожно вглядывался мне в глаза, и внутри у меня все сжалось от чувства вины.
– Я знаю, что у нас не все ладно. Просто выкинь это из головы. Тебе надо быть здесь, думать только о состязании. Ты столько тренировалась, и я уверен, что ты со всем справишься.
Я шумно выдохнула, чувствуя первые признаки предстартового, не относящегося к Уиллу волнения.
Разминая мои плечи, он пробормотал:
– Нервничаешь?
– Немного.
Я уловила тот момент, когда Уилл переключился на тренерский тон, и чуть-чуть расслабилась, хватаясь за эту соломинку платонической близости.
– Помни, что надо распределить силы по дистанции. Не начинай слишком быстро. Вторая часть – самая трудная, и тебе понадобится запас энергии, чтобы добраться до финиша, ясно?
Я кивнула.
– Помни, что это твое первое соревнование, поэтому самое важное – это пересечь финишную черту, а не место в гонке.
Облизнув губы, я сказала:
– Поняла.
– Ты уже бегала десять миль, сможешь пробежать и тринадцать. Я буду рядом… так что мы сделаем это вместе.
Я удивленно заморгала, глядя на него.
– Уилл, но ты можешь занять призовое место. Для тебя это просто ерунда, ты должен бежать впереди.
Он покачал головой.
– Нет, дело не в призах. Мои состязания через две недели. А это – твои. Я тебе уже говорил об этом.
Я снова деревянно кивнула, не в силах оторвать взгляд от его лица: от губ, которые так часто меня целовали и хотели целовать только меня; от глаз, которые так внимательно наблюдали за мной всякий раз, когда я что-то произносила или когда касалась тела Уилла; и от рук, сейчас сжимавших мои плечи, – тех самых рук, что гладили каждый дюйм моей кожи. Он сказал Китти, что хочет быть со мной и только со мной. И мне он говорил те же самые слова. Но я никогда им не верила.
Может, игрок и вправду исчез.
Окинув меня последним испытующим взглядом, Уилл отпустил мои плечи и, чуть подталкивая ладонью в спину, повел к стартовой черте.
Забег начинался в юго-западной части парка, рядом с Коламбус-серкл. Уилл сделал мне знак следовать за ним, и я занялась стандартными упражнениями: растяжка голеней, бедренных мышц и сухожилий. Он молча кивал, проверяя, в какой я форме, и ободряя одним своим присутствием.
– Давай чуть дольше, – инструктировал он, стоя надо мной. – И дыши, дыши.
Прозвучало объявление о начале забега, и мы заняли свои места. В воздухе раскатился выстрел стартового пистолета, всполошив птиц на ветках. Сотни тел одновременно рванулись через стартовую черту, и шум их движения слился в одну звуковую волну.
Маршрут начинался с круговой дорожки, идущей вдоль ограды Центрального парка, огибающей Семьдесят вторую и возвращающейся к точке старта.
Первая миля всегда была самой трудной. Ко второй мир начинал размываться по краям, и сквозь эту дымку пробивался лишь стук подошв по дорожке да шум собственной крови в ушах. Мы почти не разговаривали, но я чувствовала каждое движение бегущего рядом со мной Уилла и временами замечала, как его рука случайно задевает мою.
– Ты прекрасно справляешься, – сказал он мне после третьей мили.
На седьмой он напомнил:
– Половина пройдена, Ханна, а ты только сейчас набираешь темп.
Я ощутила каждый дюйм последней мили. Все тело болело. Мышцы сначала одеревенели, затем обмякли, а затем их скрутили жестокие судороги. В груди молотком стучал пульс. Эти тяжелые удары сопровождали каждое мое движение, а легкие вопили, умоляя остановиться.
Но в голове все успокоилось. Я как будто опустилась под воду, где шум голосов постепенно затих, слившись в один отдаленный, непрерывный гул. Лишь один голос звучал четко и ясно:
– Последняя миля, и все. Ты это сделаешь. Ты просто чудо, Сливка.
Я чуть не упала, когда он меня так назвал. Голос Уилла стал мягким и полным желания, но, когда я обернулась, зубы его были крепко сжаты, а взгляд устремлен только вперед.
– Извини, – покаянно прохрипел он. – Я не должен был… прости.
Я тряхнула головой, облизнула губы и снова уставилась вперед, не в силах даже протянуть руку и коснуться его. Меня поразила мысль, что сейчас мне было сложнее, чем во время самых трудных экзаменов и самых долгих ночей, проведенных в лаборатории. Наука всегда давалась мне легко. Разумеется, приходилось учиться и вкалывать, но мне ни разу не потребовалось собрать все силы в кулак, чтобы заставить себя двигаться вперед, когда больше всего хотелось рухнуть на траву и не вставать. Та Ханна, которая встретилась с Уиллом на обметанной инеем тропинке, никогда не пробежала бы тринадцать миль. Она предприняла бы неубедительную попытку, устала бы и, убедив себя, что бег не ее сильная сторона, вернулась бы в лабораторию, к своим книгам, и в свою пустую квартиру с замороженными обедами на одного.
Но не эта Ханна, не сейчас. И Уилл помог мне этого добиться.
– Почти добрались, – выдохнул Уилл, все еще подбадривая меня. – Я знаю, что тебе больно, что тебе трудно, но погляди…
Он ткнул пальцем в рощицу, показавшуюся впереди.
– …ты почти добежала.
Я мотнула головой, смахивая волосы с лица, и продолжила бег, вдыхая и выдыхая. Мне одновременно хотелось, чтобы он продолжил говорить и чтобы заткнулся. Кровь стучала в венах, и казалось, что меня напрямую подключили к электросети – сквозь тело проходил тысячевольтный разряд и медленно вытекал наружу, с каждым моим движением впитываясь в асфальт дорожки.
Никогда в жизни я так не уставала, никогда мне не было так больно, но и никогда еще я не чувствовала себя настолько живой. Это было безумием, но, несмотря на огонь, пожирающий мышцы, и на то, что каждый вдох давался трудней предыдущего, мне уже не терпелось сделать это снова. Физическая боль сжигала страх поражения или травмы. Я страстно захотела чего-то и бросилась в воду с головой, решившись использовать свой шанс.
С этой мыслью я взяла Уилла за руку, и мы вместе пересекли финишную черту.
20
Через несколько ярдов после финишной черты Ханна начала ходить кругами, а потом согнулась и уперлась руками в колени.
– Срань господня, – выдохнула она, глядя в землю. – Я потрясающе себя чувствую. Это было потрясающе.
Волонтеры принесли нам энергетические батончики и бутылки «Гаторейд», и мы жадно все проглотили. Я так гордился Ханной, что не смог удержаться и, заключив ее в потные объятия, поцеловал в макушку.
– Ты самая потрясающая.
Закрыв глаза, я прижался лицом к ее волосам.
– Ханна, я так тобой горжусь!
На секунду она замерла в моих руках, а затем обняла меня и прильнула, уткнувшись лицом мне в шею. Я чувствовал ее неровное дыхание, чувствовал, как дрожат ее руки. И почему-то мне казалось, что дело тут не только в выбросе адреналина после забега.
