— “Ромео, как мне жаль, что ты Ромео…” — дурацким
голосом начала тетушка.
— Нет, уж скорее леди Макбет…
— Правильно, — с готовностью согласилась
Серафима. — Некоторая стервозность никогда не помешает.
По дороге Саше были даны необходимые инструкции с учетом
нашего сценария, он выслушал их очень внимательно и кивнул. Стало ясно, что он
проникся и сделает все возможное. А я начала нервничать, как перед выходом на
сцену. Свернули к церкви.
— Он здесь, — неожиданно серьезно сказал Владимир
Петрович, как видно, и его зацепило.
Я увидела вишневую “восьмерку” возле ограды и силуэт мужчины
на переднем сиденье.
— Надеюсь, он не спит, — сказала я сердито и
торопливо перекрестилась.
Дальше было вот что: “мечта бандита”, громко заскрипев
тормозами, встала метрах в десяти от “восьмерки”, Саша выскочил из машины и
распахнул мою дверь, при этом поклонился и вроде бы даже каблуками щелкнул. Я,
как было задумано, возникла и направилась к церкви, не обращая внимания на
остальных. Остальные, то есть тетка Серафима и Владимир Петрович, малость
замешкались, потому что перед ними дверь никто не распахивал и каблуками не
щелкал, и теперь меня догоняли. Несколько суетливо. Я сосредоточилась на лестнице:
подъем должен выглядеть величественно, второго дубля не будет. Тут я вспомнила
парня в приемной Ильи Сергеевича и поправила шарф. Носовой платок, зажатый в
руке, упал на ступеньки. Остановиться — значит сбиться с ритма, я пошла дальше,
боковым зрением усмотрев, как Владимир Петрович торопливо нагнулся. Обогнав
меня на последней ступени, он распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Народу для
воскресной службы было немного. Мы встали в сторонке и замерли.
— Он видел, — зашипела Серафима с избытком энтузиазма. —
Глаза чуть не выскочили…
— Его доконала “мечта бандита”, — съязвила я.
— А вот и нет.
— Жена Циркача, — шепнул Владимир Петрович. —
Вон там, слева, ставит свечи.
Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой
Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если
бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно
женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу
похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на
друга, потом она отвернулась.
— Каким взглядом одарила, — зашипела
тетушка. — Правду говорят: сердце-вещун.
— Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви
разговаривать неприлично.
Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович
томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу,
верный друг слабо дернулся.
— Стоп, — сказала я. — Не сразу. Выждав минут
десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей
“восьмерки” и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял
голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего
вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за
угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче
всех. Чему и радовался негр Саша, вообще понять не — возможно.
Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:
— Слопал наживочку, что б мне про — и пасть.
— Это было классно, — влез Владимир Петрович и
пожал мне руку. — Мои поздравления.
— Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и
сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва
не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя
ждал, — усмехнулась Серафима, — хотел еще раз увидеть.
— А вы правда актриса? — спросил Саша.
— Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.
— А Циркач про вас спрашивал.
— Что? — в три голоса спросили мы.
— Спросил, кто такая.
— Вот так подошел и спросил? — нахмурилась
Серафима.
— Конечно. Я ж его давно знаю, в “качалку” вместе
ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья
перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса.
Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.
— Молодец, — похвалила тетушка. — Еще
что-нибудь говорил?
— Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а
мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно
знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика — и добавил: правда,
красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…
Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, а
меня терзали смутные сомнения.
Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, а
с мужской половиной команды — Я продолжала терзаться. После обеда меня потянуло
в Италию.
— Тетка Серафима, — сказала с легкой
тоской. — А что с нашим отпуском?
— А чего с ним такого особенного? Отдыхаем.
— А как же Италия?
— Временно накрылась. Но, если мы здесь быстренько
разберемся, имеем шанс передохнуть в Венеции.
Такая наглость меня разозлила.
— Не представляю, как мы можем разобраться
“быстренько”. Пока мы ни на шаг не продвинулись.
— Как это? — возмутилась тетушка. — Да у него
глаза на лоб вылезли.
— Подумаешь, глаза… И вообще, по-моему, мы переборщили.
Он простой парень, а мы со своим реквизитом его скорее всего напугали. Он не
пойдет на контакт.
— Ты эту публику не знаешь, — усмехнулась
Серафима. — Для них самое лучшее не достаточно хорошо, можешь мне
поверить.
— Нет, — покачала я головой. — И потом, эта женщина…
— Что за женщина? — насторожилась Серафима. — Его жена…
— Вот только этого не надо, — начала свирепеть
тетушка. — Давай мыслить шире. Всю эту кашу заварили они, а не я.
— Не усматриваю логики. Циркач кашу не заваривал, а его
жена тем более.
Бандит он или нет, а лезть в его жизнь порядочное свинство.
— Знаешь, что настоящее свинство? Волновать свою
измученную тетку. Хочешь, чтобы я на старости лет без копейки осталась, по
вокзалам мыкалась?! — Она вроде бы собралась реветь, я испугалась и стала
мыслить шире.
