— Не сомневаюсь, — хохотнул он и покосился на
меня.
— А это, значит, твоя племянница?
— Да. Приехала в отпуск.
— Ясно. Тетушке помочь в трудную минуту? Молодец,
деточка. — Привалившись к моему стулу, Каток стал меня разглядывать.
Удовольствие небольшое. Помня советы Серафимы, я сосредоточилась на
тарелке. — Племянница у тебя что надо, — ухмыльнулся Каток, сделал
паузу и добавил:
— Только ведь я натурой не беру, так что не трудись.
Выражение “вся кровь ударила в голову” стало мне совершенно
понятно, надо полагать, именно это со мной и произошло, потому что я разом
забыла все тетушкины советы, посмотрела на Катка и поинтересовалась:
— Вы что, местный сумасшедший?
— Деточка, — ласково сказал он, — сунь в
ротик апельсинчик и заткнись.
— Пошел вон, — ответила я, сотрясаясь внутренней
дрожью не от страха даже, а от ярости, кстати, чувства опасного и, как правило,
не обещающего обладателю спокойной жизни. Разговор принял скверный оборот. Беда
в том, что уступать я не умею, твердолобое упрямство у меня наследственное.
— В самом деле, — попыталась прийти мне на помощь
тетушка, — шел бы ты, Юра.
Каток хмыкнул, наклонился к моему уху и сказал слов десять.
Порядочная женщина ни одного из них повторить не рискнет. Зря он это сделал, не
стоило. Хотя, если разобраться, мне тоже многое чего не стоило делать в этот
вечер.
Но как бы то ни было, Юрик произнес эти мерзкие слова, а я
поднялась и от души съездила ему по физиономии. Поначалу я решила, что у меня
заложило уши: наступила мертвая тишина. Потребовалось некоторое время, чтобы
понять: с ушами все в порядке, а вот в остальном… Публика, затаив дыхание, ожидала,
что последует дальше, добиться такого эффекта в театре мне еще не удавалось.
Странно, что я не хлопнулась в обморок, ведь все шло к этому. Я смотрела в
невероятно синие глаза Катка и проклинала себя за несдержанность и глупость.
Посмотрите, какая смелая. На кладбище будешь хвастать своей смелостью…
Казалось, мы уже давно стоим, пялясь друг на друга, на самом
деле прошло несколько секунд. Каток еще только прикидывал, что такого забавного
сотворить со мной, а на помощь уже спешил Владимир Петрович. Вслед за ним,
лавируя между столами, торопился Тарханов. Каток заметно расслабился,
ухмыльнулся еще шире и убрал руку со спинки стула.
— Привет, начальник, — паясничая, сказал он.
— Здравствуй, Юра, — кивнул Владимир
Петрович. — Что-то я не помню, что б тебя к своему столу приглашал.
— Поздороваться подошел, мы с Серафимой старые друзья.
Правда, Серафима?
— Правда, — кивнула тетушка, с трудом разжав
челюсти.
— Вот-вот, — хмыкнул Каток. — А племянница у
тебя хороша, слов нет. Такую-то красоту беречь надо. Красота-то, она сегодня
есть, а завтра, глядишь, от нее ничего и не осталось…
— Да ты никак грозишься, Юра? — удивился Владимир
Петрович.
— И в голове не держал. Так, к слову. Сами знаете,
какие времена. Вот и беспокоюсь: изувечат девку не ровен час.
На этой оптимистической ноте Каток заткнулся и направился к
своему столу. А я побледнела и плюхнулась на стул. Серафима с серовато-зеленым
одетом лица была лишена даже намека на утренний оптимизм, Владимир Петрович
хмурился, а Илья волновался.
— Что произошло? — тревожно спросил он.
Серафима кратко передала историю с Юриком.
— Ну девицы, ну утешили, — невесело хохотнул
Владимир Петрович. — Одна Жорика бутылкой треснула, другая Юрику по роже
съездила. Молодцы. Пора вам вещички собирать. По мне, так самое время.
— Вот сволочи, — выругался Илья, что было на него
как-то не похоже. — Распоясались. Приличным людям в ресторане нельзя
появиться.
— Если ты в мой адрес высказываешься, — хмыкнул
Владимир Петрович, — так отвечу честно: не знаю. Юрика и на пятнадцать суток
упечь затруднительно. Приставал к женщине и получил по роже, вроде как
пострадал. Что делать прикажешь?
— Ты же слышал, что он сказал. Этот подонок угрожал
Лике в нашем присутствии.
— И вовсе не угрожал, а высказывал беспокойство о
красоте Анжелики Станиславны в связи с криминальной обстановкой в городе.
— Здорово, — хохотнул Илья и покачал головой.
— Рад, что тебе нравится, — усмехнулся верный
друг.
Тут подала голос Серафима:
— Эх, одно утешает: Циркач-то клюнул. Сама видела,
когда ты Юрику по фейсу съездила, он свою задницу со стула приподнял на целых
пятнадцать сантиметров.
— Так уж и на пятнадцать? — съязвила я, пытаясь
прийти в себя.
— Ну, может, на четырнадцать с половиной. Не появись
так стремительно наши мужчины, он бы вмешался. Не зря мы, выходит, ему глаза
мозолили. Жаль, что теперь это уже не имеет значения. Завтра утром уезжаешь
домой. Володя, сможешь посадить ее на автобус?
— Будет лучше, — сказал Тарханов, — если я
Лику сам отвезу. Триста километров расстояние небольшое, а сегодня вам лучше у
меня переночевать.
Володя кивнул. Странно, но Серафима вроде бы с предложением
согласилась, а я позволила себе поинтересоваться:
— Как ваша семья отнесется к вторжению?
— Никак. У меня нет семьи. То есть я живу отдельно от
родителей. У меня большой дом.
— И секретарша, надо полагать, в отпуске, —
закончила Серафима.
Илья Сергеевич удрученно опустил глаза долу. Сейчас я была
не расположена отгадывать их загадки, другие мысли одолевали. Настроение было
безнадежно испорчено, потому мы покинули ресторан и отправились к Тарханову,
заехав перед этим к Серафиме за моими вещами.
Дом Ильи в самом деле был большим. Двухэтажный особняк с
мансардой недалеко от центра города. Илья объяснил, что ранее на этой улице,
застроенной частными домами, жила его бабушка. После ее смерти старенький домик
снесли, а на освободившемся участке воздвигли шедевр современной архитектуры из
красного кирпича. Лужайка перед домом отсутствовала из-за стойкого нежелания
населения понять, что времена меняются и соседи тоже. Вместо лужайки был забор
на каменных столбах, с воротами и кованой калиткой. На оставшихся от всего
этого великолепия нескольких метрах земли были разбиты клумбы, выглядевшие для
конца августа очень нарядно.
