Он, конечно, все понял правильно. Резко затормозил и
повернулся ко мне. Посмотрел как обжег, но почему-то мне было не страшно. Я
смирно сидела, глядя в окно. Он должен был выбросить меня из машины, и
правильно. Пусть Серафима говорит что хочет, но водить Циркача за нос у меня
пропало всякое желание. Однако я все еще сидела в машине, а он заговорил:
— Ничего ты не поняла… все не так, как ты думаешь. Мне
ничего от тебя не надо… то есть мне многое, что надо, но не так. Я баб не
покупаю, — выпалил он, окончательно запутавшись в словах. — И ты мне
ничем не обязана.
Я мысленно порадовалась. И заплакала. Не от радости,
конечно, а оттого, что затяжную сцену надо было завершить, только как,
неизвестно.
— Ничего я не понимаю, Сережа, — сказала очень
жалобно, глядя на него чистыми глазами человека, которому сразу хочется верить.
Он смотрел на меня печально и нежно.
— Я сам много чего не понимаю… Как увидел тебя возле
церкви, так и перестал понимать…
— Возле церкви? — подала я голос.
— Ага. Ты приехала на тархановской тачке в
воскресенье. — Он покачал головой. — А на следующий день я тебя возле
своего подъезда встретил. Ты в бассейн шла, — он улыбнулся. — С
какой-то дурацкой корзинкой в руке, желтый сарафанчик…
"Дурацкая корзинка, — мысленно возмутилась
я. — Между прочим, стоит сто восемьдесят долларов, а желтый сарафанчик и
того дороже”.
Тут я с опозданием сообразила, что он, судя по всему,
пытается объясниться мне в любви. Никаких идей, как вести себя в этой ситуации,
у меня не было, потому я решила прекратить разговор.
— Ужасно, что все так получилось, — брякнула я не
совсем к месту. Уставилась в его лицо долгим взглядом и слабо
улыбнулась. — Отвези меня домой…
Сцена прощания вышла скомканной.
— Я позвоню, — сказал он. Я кивнула в ответ и
торопливо удалилась. Однако подниматься в квартиру не спешила. Дождалась, когда
Циркач уедет, и покинула подъезд с намерением прогуляться и подумать. Следовало
подготовиться к разговору с тетушкой.
Подготовиться не удалось. Я брела в сторону универмага,
услышала автомобильный сигнал, потом скрип тормозов, и в поле моего зрения
возник Каток-старший. Он вышел из машины и, улыбаясь, направился в мою сторону.
Я резко развернулась и пошла прочь. Юрик догнал меня, схватил за локоть и,
натолкнувшись на мои взгляд, спросил несколько растерянно:
— В чем дело, a?
— Ты еще спрашиваешь? — гневно начала я. —
Как ты мог так поступить со мной? А я была такой идиоткой, что почти поверила в
твою искренность. Конечно, мама была права… — Я стала выдергивать реплики из
трех разных пьес.
Текст, конечно, перевирала, но в целом вышло неплохо. Каток
с минуту стоял, открыв рот, потом рявкнул:
— В чем дело, черт тебя дери?
— Не смей так со мной разговаривать, — выпалила я,
освобождая свой локоть. — Как ты мог со мной так поступить? —
повторила, вынимая платок с намерением всплакнуть.
— Да ты мне скажешь, что за деда? — рассвирепел
Юрик.
— Как будто ты не знаешь…
— Что я могу знать, если ты объяснить не хочешь?
— Ты прислал этого человека, — пожаловалась
я. — Он меня перепугал до смерти. Хорошо еще Владимир Петрович ночевал у
тетушки.
— И что я, по-твоему, понять должен?
— Как я могу тебе верить после этого? — всхлипнула
я.
— Ты случаем не падала? Головой не ударялась?
— Я не падала, — с достоинством сказала я. —
А вот ты вчера вел себя очень мило, и я почти поверила, хотя моя мама всегда
говорит, что мужчинам верить нельзя. А сегодня утром пришел этот тип и угрожал
Серафиме. И что я должна думать о тебе после этого?
— Какой еще тип?
— По-твоему, я с ним знакомилась?
— Но ты ведь его видела или нет?
— Видела, конечно. Жуткий тип. У него зубов нет,
передних. А с ним еще один, у него что-то с глазами.
— Ясно.
— Вот видишь, — обрадовалась я. — Вчера ты
собирался на мне жениться…
— Не собирался.
— Ах, вот как…
— Я никого не посылал, — рявкнул Юрик, выглядел он
при этом вполне искренне. Если он все-таки лжет, то “Оскар” ему вручать можно
уже сегодня. — Ты меня слушаешь? — злился он.
— Разумеется, слушаю. И все-таки он приходил.
— Я никого не посылал.
— Как такое может быть? — озадачилась я.
Юрик постоял, подумал и грязно выругался.
— Жорка, мать его. Голову оторву недоделку…
— Прекрати так выражаться, я совершенно не желаю
слушать.
— Все, заткнись, — устало сказал Юрик и опять взял
меня за руку. — Это братик инициативу проявляет. У него с твоей теткой
личные счеты. Он получит по ушам и отстанет. Идет?
— Ну, не знаю… — задумалась я. — Ты не
обманываешь?
— Конечно. Кой черт мне врать?
— В самом деле… Проводи меня домой.
— Садись в машину.
— Нет. Лучше прогуляемся. Мне надо успокоиться. Я с
самого утра не в себе. Все думала и думала… ты очень меня расстроил.
— Я не расстраивал.
— Значит, кто-то другой. Я ведь не знала, что это не
ты.
— Но теперь-то ты знаешь!
— У меня есть сомнения. Юрик тяжко вздохнул:
— Я что, сказал непонятно? Хорошо, повторяю: я
разберусь. Все?
Я держала Юрика под руку, он чувствовал себя как-то
неуверенно. Прогуливаться по улице было ему в диковинку, он томился.
— Ты действительно с женой развелся? — спросила я.
— А как же еще?
— Почему?
— С ума сойти… почему люди разводятся? Она меня
достала.
