— Ладно, не ворчи. Не хочешь, и не надо. Всегда можно
выбрать занятие по душе: бег или плавание. Мы все обсудим, найдем хорошего
тренера, и через пару месяцев не будет никаких проблем.
— У меня их и так нет.
— Будут, если не начнешь думать о здоровье.
Я продолжила развивать свои мысли, устроившись в громоздком
кресле гостиной. Юрик принес кофе, изловчился и выпил в кухне рюмку коньяку,
стоя ко мне спиной. Рюмка была большая, и он повеселел.
Сесть в одно кресло со мной он не мог и разместился
напротив, выжидая возможности вставить слово. Я задумалась, глядя в потолок.
Юрик облегченно вздохнул и уже протянул ко мне руку.
— Конечно, то, что ты оставил дом жене, — заметила
я, — говорит о твоем благородстве. Я прекрасно все понимаю и целиком и
полностью тебя поддерживаю. Сколько комнат?
— Что?
— Сколько комнат в твоем доме?
— Восемь? А что?
— Они живут вдвоем? Одинокая женщина с ребенком и
восемь комнат? В конце концов, это опасно. Тебе не кажется?
Юрик вышел в кухню и, стоя спиной, выпил еще рюмку.
— Принеси, пожалуйста, печенье, — сказала
я. — Впрочем, нет. Не надо печенья. Я уже достаточно съела сладкого. Может
быть, есть чипсы, только с сыром. Другие я не ем.
— Ничего нет, — сказал Юрик и вздохнул. —
Лика, солнышко, — он наклонился ко мне с намерением поцеловать, —
пойдем, посмотришь спальную. У меня там медвежья шкура.
— Настоящая?
— Конечно. Белая…
— Боже мой, несчастное животное. Я никогда бы не смогла
уничтожить живое существо только для того, чтобы попирать ногами его шкуру. Как
это жестоко, Юра…
— Солнышко, заткнись, пожалуйста, — жалобно
попросил он.
— Ты опять за свое? Ведь я же, кажется, просила тебя не
употреблять подобных выражений. Юра, ты уже в том возрасте, когда пора быть
респектабельным человеком. Тебе надо всерьез заняться своей речью.
— Со следующей недели начну ходить в бассейн и к
логопеду. Лады?
— К логопеду надо Георгию, но он опоздал. Извини, но
твоему брату никогда не удастся стать респектабельным. Конечно, родню не
выбирают…
— Лика, зачем мы сюда пришли, по-твоему? —
изловчился вставить фразу Юрик.
— Что значит зачем? — удивилась я. —
Разумеется, чтобы увидеть твою квартру. Должна же я знать… Не смотри так на
меня. И убери руки! Я прекрасно знаю, чем ты думаешь. Все мужчины одинаковы.
Сегодня ты согласен на что угодно, а стоит мне уступить, ты завтра же
передумаешь жениться.
— Я и не собирался, — проворчал он.
— Это мы посмотрим. Кстати, почему бы твоей бывшей
супруге не переехать в эту квартиру? Три комнаты на двоих довольно прилично. И
она, надеюсь, вполне способна подняться на четвертый этаж без лифта.
Юрику больше ничего не хотелось. Он смотрел в чашку с
холодным кофе и томился. Еще через несколько минут я предположила:
— Серафима, наверное, дома с ума сходит.
Юрик с готовностью поднялся:
— Сейчас позвоню Пашке.
— Ты меня не проводишь? — округлила я глаза.
— А что я собираюсь сделать? Отвезти тебя домой.
Юрик позвонил, и мы торопливо покинули жилище
Каткова-старшего.
— Боже мой, какая ночь, — сказала я, задрав
голову.
Юрик насторожился.
— Пешком не пойду.
— Ненавижу, когда ты вредничаешь. Только подумай, как
чудесно пройтись…
— Шесть троллейбусных остановок?
— Что такое шесть остановок? Нам идти по жизни рядом
еще лет тридцать.
— Я столько не проживу.
— Перестань меня злить.
— Солнышко, а когда у тебя отпуск кончается?
— В конце сентября. Но ты не беспокойся, я уже
предприняла кое-какие шаги. Думаю, меня охотно возьмут в ваш театр. Ты как
будто не рад?
— Брось, просто счастлив. Тут мы заметили Пашку: он
мчался со всех ног, на ходу застегивая рубашку. Юрик завистливо вздохнул и
сказал:
— Поезжай за нами, мы пешком.
— Когда ты хочешь, можешь быть таким милым, —
прошептала я, прижимаясь к нему.
Мы вошли в арку, когда прогремел взрыв. Я взвизгнула, а Юрик
рявкнул:
— Твою мать…
В том месте, где минуту назад стоял белоснежный “БМВ”, к
небу поднимался огненный столб.
— Твою мать… — повторил Юрик и еще присовокупил парочку
выражений. Я стала медленно оседать на землю. Он поднял меня, встряхнул и
прислонил к стене. — Ну что за дерьмо, а? Тачке два месяца, нулевую взял.
Это ж какие бабки…
— А где Паша? — проблеяла я.
— Сгорел Паша. Кто это мог сделать, если не твой
Циркач?
— Дурак он, что ли? А вдруг, правда, дурак? Ведь я
могла в машину сесть. Боже ты мой… — Я опять начала оседать на землю.
Юрик обнял меня и глубоко задумался. Конечно, подозревать
меня было глупо, он это быстро сообразил и стал взирать почти что с благодарностью.
Потому что, если бы не мое упрямство, Юрик вознесся к небесам рука об руку с
Пашей. Я же тщетно пыталась понять: что это, черт возьми, творится? Так ничего
не поняв, жалобно спросила:
— Что будем делать? Юрик не успел ответить. Во дворе
показалась пожарная, а следом и милицейская машина. Как видно, кто-то из
жильцов дома успел позвонить.
Я тяжело вздохнула. Через полчаса так же тяжело вздыхал
милиционер. И было отчего: где труп, там и я. Что за напасть. Милиционер стал
смотреть пронзительно, а в голосе зазвучал металл. В общем, меня, кажется,
подозревали во всех смертных грехах. Я здорово разозлилась и позволила себе
несколько замечаний в адрес правоохранительных органов. В ответ мне прозрачно
намекнули, что, если не прекращу якшаться с типами вроде Катка и всякими
сомнительными бизнесменами, никто на свете не сможет гарантировать, что я
доживу до старости.
На этом мы расстались: я с гневом, представитель закона с
чувством удовлетворения, которое обычно приходит с осознанием того, что если и
не удалось сделать что-нибудь путное, так хоть настроение ближнему испортил. В
общем, расстались по-доброму.
