— Конечно, приеду. Что случилось?
— Пожалуйста, быстрее. Я у соседки. Увижу твою машину и
выйду. Ты слышишь?
Он подъехал через пятнадцать минут.
Я кинулась во двор. Если я была до смерти напугана, то и он
выглядел не лучше. Не обнаружив во мне никаких тяжелых увечий, с облегчением
вздохнул.
— Я уж не знал, что подумать, — сказал он с
некоторой укоризной.
Нервно оглядываясь, я устроилась рядом с ним и попросила:
— Поедем куда-нибудь. Мне надо с тобой поговорить.
Он послушно тронулся с места, то и дело настороженно
поглядывая в мою сторону. Он ехал за город, а я собиралась с мыслями. Заметив
песчаную дорогу, ведущую к лесу, Сережа свернул и через пару минут остановился.
Повернулся ко мне, нахмурился и сказал:
— Ну…
— Сережа, — пытаясь выудить из памяти хоть одну
подходящую реплику начала я, — помнишь, ты говорил, что готов помочь мне?
Вышло так себе, роль романтической героини не давалась,
сегодня я была не в форме.
— Я помню, что говорил. Кончай дергаться и толком все
объясни.
— Я же пытаюсь. Только это сложно. Он достал бутылку
водки и стакан, плеснул на дно и протянул мне.
— Выпей.
— Нет, — поежилась я. — Я не умею.
— Сумеешь. У тебя коленки трясутся, руки ходуном ходят,
а лицо такое, точно по нему сапогами прошлись. Пей, легче станет.
Я поднесла стакан, поморщилась и сделала глоток.
— Тебя Каток обидел? — хмуро спросил Циркач.
Я подавилась водкой, вытаращила глаза и стала кашлять. Он
похлопал меня по спине, отобрал стакан, выплеснул остатки водки в окно и
невесело усмехнулся.
— Что ты имеешь в виду? — сообразила спросить я.
— То и имею. Ты таскалась с ним по ресторанам, думала,
что он хороший мальчик, а он оказался не очень хорошим, так?
Я выпрямилась, вздернула нос, начисто забыв о роли жертвы, и
спросила гневно:
— Ты кем меня считаешь? Он с невеселой усмешкой покачал
головой и отвернулся к окну.
— Бабой. Бабой я тебя считаю. Красивой и, извини, не
очень умной.
— Ясно. Значит, дело выглядит так: я спуталась с Катком,
он поступил не по-джентльменски, и я тут же вспомнила о тебе… Ты даже
представить не можешь, как я была бы счастлива, выгляди моя история таким
образом.
— Что тогда? — искренне удивился он. Я замялась.
— Ты действительно хочешь знать?
— Для чего ты меня позвала?
— Теперь я не уверена, что поступила правильно.
Испугалась и позвонила.
— Давай не будем ходить кругами, — спокойно сказал
он и, обняв меня за плечи, легонько встряхнул. — Рассказывай.
Я посмотрела на него, вздохнула и начала. С того самого
момента, как мы нашли повешенного Петюню. Очень подробно и стараясь ничего не
упустить. Однако, исключив из своего повествования все, что касалось Руслана.
Почему, объяснить не берусь.
Сережа слушал внимательно, глядя мне в глаза. Иногда
хмурился, иногда гладил мое плечо. Закончив, я вздохнула с заметным
облегчением. И тут же поняла, какого дурака сваляла. Владимир Петрович,
безусловно, прав: иметь дело с бандитами вредно для здоровья.
— История, — задумчиво сказал Циркач, глядя в
окно. Мне сказать было нечего. — Выходит, под носом у Катка братан
организовал свою контору… На кой черт тебе понадобилось следить за этим парнем?
— Не знаю…
— Ладно. С Юриком разберемся и с этим Пашей тоже.
Сейчас надо забрать твою машину. Потом встретиться с тетей. Она должна
договориться с Катком на завтра, деньги отдать. Пусть в руках подержит,
придурок.
Я смотрела на Циркача, удивляясь перемене, происшедшей в
нем. Передо мной был совершенно другой человек. Жесткий, цепкий и, безусловно,
опасный. Я диву давалась: как это мы могли заподозрить в нем романтика. Медаль
нам с Серафимой пора вручать за глупость. И на меня он теперь смотрел
по-другому. Неожиданно протянул руку, коснулся моего лица и сказал:
— Ты сейчас выглядишь такой испуганной… и очень
красивой. Честно…
Его рука легла на мое колено, Циркач смотрел на меня в упор.
А на донышке глаз играла усмешка. Дрянь дело. Я открыла свою дверь и вышла.
Надоели мне бандиты. Что б им пропасть, ей-Богу.
— Извини, — сказала вежливо и пошла по дороге к
шоссе.
— Лика, — позвал он. Звал, между прочим,
по-хозяйски. Мне осточертели все игры на свете. Я шла, не оборачиваясь. Не
торопясь, но и не замедляя шаг. Он догнал меня, взял за локоть. Я смотрела на
его кроссовки и молчала. Пауза затягивалась.
— Ладно, — наконец сказал он. — Черт знает,
что на меня нашло. Идем в машину.
— Поезжай, я немного пройдусь, — попросила я,
голос звучал глухо. Вот сейчас самое время зареветь.
— Не валяй дурака, — почти нежно сказал он. —
У нас дел полно.
Он сжал мою ладонь и повел к машине. Я низко склонила
голову. Первая слезинка скатилась по щеке, я задержала вздох, отвернулась. Он
остановился.
— Лика, ты мне ничего не должна, — сказал
торопливо. — Ничего.
А через минуту я горько рыдала на его груди. Мы стояли
обнявшись, он гладил мою спину и повторял:
— Пожалуйста, не плачь. Я все сделаю… — А голос был так
нежен, что мне стало неловко и обидно: отчего в жизни все не так, как хочется?
Горько рыдать больше трех минут невозможно, начнешь
заикаться, да и глаза будут красными и опухшими. Я закончила чуть раньше.
Сережа протянул мне платок, а я упорно отводила взгляд. Потому что это только
считается, что женщина в слезах выглядит прекрасной. Как бы не так. Умник, что
это выдумал, ни одной ревущей женщины за всю жизнь не видел.
В общем, я отводила взгляд по эстетическим соображениям, а
Сережа понял по-своему. Взял мое лицо в свои ладони и осторожно поцеловал. Губы
едва коснулись моих губ. Я обняла его и следующий поцелуй был настоящим. Но
особенно увлекаться все же не стоило. Я прижалась к его широкой груди, и мы
некоторое время постояли, слушая биение сердец друг друга и испытывая все, что
положено в этом случае. В машину возвращались обнявшись. Он был трогательно
предупредителен. Я вернула платок, мой-то гулял где-то вместе с сумкой,
поправила прическу и сказала застенчиво:
— Я скучала по тебе…
