Выходя из комнаты, Руслан повернулся к хозяину, сказал:
— Передай привет брату. — И сделал очень
примечательный жест: провел большим пальцем по горлу. Юрик запустил в него
стакан, но опоздал: дверь уже закрылась. — Шевелись, — бросил Руслан,
улыбка с его лица исчезла. Он взял меня за руку и торопливо вывел из казино.
Конечно, он не был идеальным спасителем, как я его себе представляла, но все
равно вызвал поток положительных эмоций. Однако очень быстро он иссяк. Руслан
остановил машину, не очень вежливо впихнул меня на заднее сиденье и сказал:
— Я ведь уже говорил: мотай из города. Юрик быстро
оклемается. И вообще завязывай путаться под ногами.
— Мы увидимся? — пролепетала я.
— Котеночек, ты не поверишь, но у мужиков иногда бывают
очень важные дела.
Он захлопнул дверь, а я, кажется, заревела: пренебрежение
ранит больнее всего.
— Куда едем? — вернул меня к действительности
мужчина за рулем.
Интересный вопрос. Надо было на что-то решаться. Ехать на
вокзал, по-моему мнению, затея пустая. Я знала только одно более или менее
безопасное место и отправилась к Тарханову.
Тетушка, к моей великой радости, сидела в его кабинете. Как
выяснилось, заехала проститься.
— Дела, — сказала она вместо приветствия, завидев
меня. — Где чемоданы?
— Дома.
— И то слава Богу. Не скажу, что нам везет, —
заметила она, выслушав отчет о моих приключениях. — Хотя, наверное, а
бывает хуже.
— Вот что, — хмуро сказал Илья Сергеевич. —
Будете жить под охраной в моем доме, пока не разберемся, что происходит.
— А чего не понять, — вздохнула. Серафима. —
Этот Руслан, кто бы он ни был, безусловно, прав: Юрик придет в себя, простит
братца и перестреляет всех свидетелей к чертям собачьим. И заживет лучше
прежнего. Одно плохо: свидетели-то как раз мы.
— У меня вы в безопасности, — заверил Илья. Бог
знает, был ли он сам уверен в этом. Но выбирать не приходилось. Как долго мы
будем прятаться, виделось смутно. Я решила так: переждать пару дней и
обратиться к Владимиру Петровичу с просьбой вывезти нас из города. Какими бы
сумасшедшими ни были Юрик и вся эта компания, но отдел по борьбе с
организованной преступностью они должны уважать.
А между тем к офису подъехал микроавтобус, в него сели мы с
Ильей и Серафимой, три охранника и шофер. Впереди и сзади — машины с охраной. У
меня засосало под ложечкой.
Возле дома Ильи из первой машины высыпала охрана и
рассредоточилась. Подъехав почти вплотную к входной двери, мы вышли и торопливо
скрылись в доме. Я поняла, как неудобно быть президентом.
В доме была очень сложная для моего понимания система
охраны, но и этого оказалось мало: в холле расположились двое ребят очень
внушительного вида. По всему выходило: надолго. Я пацифист по натуре, даже
играть в войну никогда не любила, а тут вдруг оказалась в центре предполагаемых
военных действий. Было от чего загрустить. Я отбыла в отведенную мне комнату,
оставив Тарханова наедине с тетушкой. Их настроение вызывало легкое недоумение:
казалось, они не особенно горевали, что проведут несколько дней в добровольном
заключении. Впрочем, Тарханов собирался каждый день ездить на работу. И
правильно: весь российский бизнес непременно развалится, устрой он себе отпуск.
Так что Серафима радовалась зря.
Я легла спать. А проснувшись, услышала знакомый голос, он
доносился из кухни. С радостно бьющимся сердцем я бросилась туда, чтобы
заключить в объятия верного друга и укрепить свой пошатнувшийся оптимизм. По
моему мнению, органы просто обязаны внушать оптимизм.
Беседа шла на повышенных тонах. Я имею в виду тетушку. До
сей поры к милиции она относилась с некой брезгливостью, а вот теперь требовала
защиты и возмущалась бездеятельностью. Причем, как удалось мне выяснить в
первые же пять минут, по-прежнему темнила и недоговаривала.
— Ты деньги отдала? — рычал Владимир Петрович.
— Отдала.
— Чего ж ему надо?
— Откуда мне знать? Грозится.
— Врешь ты все, Серафима. Каток правила знает. А беды
ваши от самонадеянности. Откуда деньги?
— От верблюда.
— Правильно. Говорил: покайтесь, легче станет. Так ведь
нет. Все хотите своим умом жить. Вот сами и расхлебывайте.
— До чего ж вы, менты, народ зловредный. Человеку
тяжко, а вам непременно еще воспитывать надо.
— А как же? На то поставлены. Ладно, мое последнее
слово: завтра рано утречком я с приятелем на машине подъеду и отвезу вас к Лике
домой. У нее лучше тоже не задерживаться, а отправиться в отпуск. Ненадолго.
Все ж таки не думаю, чтоб вы успели сотворить нечто такое, за что вас долгие
годы будут по свету гонять. — Он сделал паузу и добавил:
— Кстати, меня сегодня к начальству вызывали. Очень
интересовались, что за частное расследование я затеял.
— И что ты затеял? — нахмурилась тетушка.
— Откуда ж мне знать? С вами это никак не связано?
Мы переглянулись, я вздохнула, а Серафима головой покачала.
— Да что спрашивали-то?
— А ничего. Пожурили, что, мол, есть сведения, что вы,
Владимир Петрович, занялись частным сыском. Я поклялся как на духу, и разошлись
по-доброму.
— Вовка, ты бы поосторожнее, — заныла Серафима. —
Ведь неспроста вызывали. Слышишь? Кому-то ты ненароком дорогу перешел.
— Я не переходил, а вот вы туда-сюда мечетесь, и добра
от этого не будет. Уяснили? Допрашивать я вас не собираюсь, а предупредить
должен.
— Опять завелся, — разозлилась тетушка. —
Давай о деле. Во сколько тебя завтра ждать?
— В пять утра будьте у дверей в полной боевой
готовности.
Владимир Петрович отбыл к семье, а мы с Серафимой начали
готовиться к отъезду. Впрочем, подготовка ограничилась разговорами: чемоданов и
тех на сей раз не было.
— Циркач меня тревожит, — заметила тетушка. —
Звонил?
— Откуда мне знать? Телефон ведь у тебя в квартире
лежит. Да и не хочется мне с ним разговаривать, если честно.
Опасное это занятие: мужиков за нос водить.
— Твоя правда, — вздохнула Серафима. — За
нами бы не помчался. Как думаешь?
