— И тогда здесь он устроил свою мастерскую? — подсказала я.
— Да, ему здесь всегда нравилось.
Кое-что в характере творческой личности Филиппа мне уже было понятно. Жаль только, что к раскрытию самого преступления это не имело практически никакого отношения.
То, что Филипп — продолжатель традиций Сальвадора Дали, я поняла сразу, еще когда с интересом разглядывала картины, на которых было изображено нечто непонятное. «Чудны дела твои, господи», — усмехнулась я, ловя в объектив фотоаппарата очередной шедевр.
Решение запечатлеть сюжеты некоторых картин пришло ко мне сразу: если сама я не сильна в трактовке сюрреалистических символов, то вполне могу попросить об этом своих друзей-художников. Эта работа просто зачаровала меня: с полотна смотрела вдаль черноволосая смуглая девушка, похожая на Алену, а совсем непримечательный мужичок стоял на возвышении и произносил какую-то пламенную речь. По характерным признакам я догадалась: «Наполеон». Не коньяк, конечно, а историческое лицо. Но никакого ключа к разгадке мне это знание не давало, потому что убийца на полотне изображен не был.
Я прошлась по комнатам: ни сигарет, ни бутылок из-под «Наполеона» (в данном случае имелся в виду коньяк) не было и здесь. Оставалось только любоваться набросками и почти законченными картинами, фотографиями, на которых Филипп был запечатлен вместе друзьями по художественному училищу. «Стоп! Наверное, хотя бы с кем-то из них Филипп должен был поддерживать какие-то отношения. Не зря же эти фотографии украшают убогие стены мастерской», — резонно рассудила я, стараясь переставлять ноги аккуратно, потому что на полу была такая же неразбериха, как и везде.
— Да, действительно, раньше брат очень тесно общался с ними со всеми. И дома у нас они часто собирались, но потом… — с сожалением вздохнула Алена, когда я задала ей этот вопрос, — Филипп все чаще стал подрабатывать в разных местах, времени на картины оставалось все меньше.
Я еще раз внимательно посмотрела на фотографии: чаще всего Туманов был запечатлен с одним высоким юношей и белокурой девушкой. «Шерше ля фам? — подумала я. — А это не тот ли коварный соперник, которого я ищу уже второй день?» Но Алена тут же заметила мои недвусмысленные взгляды и опровергла домыслы:
— Это Боря Корнеев с женой. Мы познакомились очень давно, когда Филипп еще в художественной школе учился. Борис немного постарше его, но, по-моему, картины брата ему очень нравились. Полгода назад он даже хотел устроить выставку в своем собственном зале, но Филипп почему-то заупрямился и отказался. — Аленка в недоумении пожала плечами. — До сих пор не пойму, почему. С Борисом они тогда крупно поссорились и перестали общаться, даже не разговаривали. Правда, на похороны пришел, — тихо добавила она.
Все было как-то печально, но довольно интересно. Жаль, конечно, что настоящую причину ссоры брата с другом Алена Туманова не знала, но я вполне способна докопаться до нее сама. «То, что Корнеев появился на похоронах, может говорить как о его причастности, вроде того, что человек „косяк“ за собой чувствует, — решила я, — так и о том, что он забыл все обиды, которые нанес ему уже умерший человек». Но в наше время совсем немногие обладают добродетелью прощения, так что, наверное, глупо тешить себя напрасными надеждами на такое чудо.
Так как проверка алиби Бориса должна была стать моим следующим шагом, я постаралась получить от Алены максимум информации о нем. Как оказалось, он не только долгое время работал вместе с Филиппом на поприще сюрреализма, но даже спонсировал их совместные проекты.
— Так кто все-таки из них писал? — не выдержала я.
— Оба. Вместе придумывали сюжет, рисовали эскиз, потом по очереди поправляли уже сделанное. У родителей в то время денег едва хватало Филиппу на эту квартиру и учебу в художественном училище, а я только начала работать. Так что помощь Бориса пришлась весьма кстати: он ввел брата в круг местных художников и даже на первых порах сам подыскивал для него дополнительный заработок.
— А что потом? — спросила я, стараясь ничем не выдать своего нетерпения и не расчихаться от вездесущей пыли, до нашего прихода ровным слоем покрывавшей все поверхности огромной квартиры, а сейчас поднятой с «насиженных» мест.
— Не знаю, я никогда не лезла в их дела. Просто однажды Филипп заявил, что больше не хочет видеть Корнеева в нашем доме. Я тогда как раз очень сдружилась с Наташей, его женой, и, честно говоря, совсем не понимала, чем была вызвана такая перемена настроения. Но все-таки пришлось с этим требованием смириться, чтобы сохранить мир в нашей семье. С Наташей мы еще несколько раз встречались на нейтральной территории, но потом как-то все само собой прекратилось.
С каждой минутой Борис Корнеев и его жена все больше интриговали и занимали мое воображение. «Чем же старый друг не угодил Туманову? — задумалась я, вглядываясь в фотографии на стенах. — И почему же он тогда не убрал их?..» Неожиданный разрыв дружеских отношений определенно выглядел очень странно, и в самое ближайшее время я решила заняться разработкой этой версии преступления.
Вообще-то бывает, что рассорившиеся возобновляют общение, тут все зависит от серьезности повода ссоры. В данном случае никто ничего не знал, поэтому мне предстояло по крупицам собрать воедино все факты. Можно назвать положительной предпосылкой то, что Филипп не выбросил старые фотографии, где снят с Борисом и его женой. Значит, он не оставлял надежду на примирение, вряд ли ему хотелось любоваться на лица своих врагов в своей собственной мастерской. Впрочем, примирения так и не произошло, а вот на похороны Филиппа Корнеев все-таки явился.
— Алена, а где мне можно найти Наташу Корнееву? — Я достала блокнот и собралась записать адрес.
Девушка уставилась на меня широко открытыми глазами, но задавать лишних вопросов не стала.
— Обычно я ей на работу звонила — она в аптеке провизором работает. Сейчас я поищу ее телефон.
Алена сдвинула в сторону какие-то коробки, смахнула пыль со стола и вывалила на него содержимое своей сумочки. Один этот жест уже говорил о многом: люди неорганизованные и взбалмошные редко наводят порядок в собственном ридикюле. Я просто ахнула — столько косметики, носовых платков, блокнотов, расчесок, таблеток и бумажек всевозможной величины не поместилось бы и в моей спортивной сумке! Но Туманову такое обилие вещей ничуть не удивило.
Она долго перекладывала с места на место все это барахло и в конце десятой минуты наконец радостно повернулась ко мне, держа в руке нечто весьма ветхое:
— Нашла! Вот, пожалуйста.
Хм, может быть, даже такой затрепанной бумажке найдется какое-нибудь применение, но таскать ее с собой только из-за записанного на ней телефонного номера я совсем не собиралась. Поэтому, переписав в свой блокнот все цифры, я снова протянула этот раритет Алене:
— Спасибо. Возьми, может быть, пригодится.
Она с готовностью протянула руку и снова засунула бесценную реликвию в свою модную сумку. Честно говоря, я никогда не догадывалась, что столь красивые вещи могут скрывать в себе так много хлама.
