Рашпиль, вытирая шляпой пот со лба, заключил:
— Надо разгружать.
Он снял верхнюю одежду, положив ее на спину своей коняги, и начал перетаскивать мешки с телеги на пригорок. Это у него получалось очень легко, как-то играючи. Однако теперь не только верхняя одежда, но и рубашка, и даже волосы его были покрыты белым слоем муки. Мне не оставалось ничего иного, как начать ему помогать, тем более что это вполне было в моих силах.
И только когда все мешки перекочевали из телеги на возвышенность, лошадка смогла вывезти ее из овражка. Рашпиль и я повторили свои действия с точностью до наоборот. Теперь поклажа снова перекочевала на телегу, и мы, расположившись поудобнее, направились дальше в сторону Сухой Рельни.
По дороге Рашпиль вновь затянул какую-то песню, но мне уже было не до вокала: я планировала свои дальнейшие действия, решая, что же делать по возвращении в село. С разных сторон рассмотрев все возможные варианты с исчезновением Михеева, я пришла к выводу, что нужно вновь обратиться к поиску рыбака. Мне все еще казалось, что исчезновение обоих мужчин каким-то образом связано между собой, а значит, если я проясню одно дело, с другим все выяснится чисто автоматически. Ну, а так как с поиском Михеева пока ничего не выходит, нужно переключиться на поиск любителя рыбалки Степана Ведрина.
Мы медленно приближались к деревне. И хотя день еще полностью не вступил в свои права, жара была уже неимоверная. Я не стала дожидаться, когда Рашпиль доберется до своего дома, а просто спрыгнула с повозки и, поблагодарив его за помощь, пешком направилась в сторону «гостиницы». Там быстренько переоделась, предварительно окатив себя во дворе холодной водой прямо из ведра, чтобы смыть мучную пыль, а затем тщательно обтерев большим махровым полотенцем. И только потом направилась в сторону дома семьи Курник, к которой у меня появился целый ряд вопросов.
Теперь уже быстро найдя нужное строение, я вошла во двор. Здесь меня встретил громким лаем все тот же дворовый песик. Он так и метался из стороны в сторону, издавая истошный визг, но не имея реальной возможности нарушить границы отведенной ему территории. Его короткая цепь снова и снова скользила то вправо, то влево по проволоке. Поэтому все, что ему оставалось, так это лишь предупреждать непрошеную гостью о своем отношении к вторжению на его территорию неистовым лаем, переходящим в визг.
— Ну, молодец, молодец! — похвалила его я, не решаясь, однако, вступить с ним в более близкий контакт. — Исправно отрабатываешь свой хлеб. А хозяева твои дома?
Беседуя таким образом с дворнягой, я подошла к двери дома и громко постучала. За дверью не было слышно ни звука.
«Неужели я опоздала? — задала себе вопрос я. — Но ведь время еще очень раннее. Куда они могли все подеваться? Ведь не работают же, да и каникулы у детей… Может быть, все еще спят?»
Я снова, еще более громко, постучала в дверь. Выждала несколько минут. Еще раз постучала, сопровождая стук вопросом:
— Хозяева! Кто-нибудь есть дома?
Снова тишина. Я потянула дверь за ручку и поняла, что она закрыта. Пришлось наклониться и заглянуть в замочную скважину, чтобы определить, закрыто изнутри или снаружи. Замочная скважина была очень узкой, плюс ко всему внутри помещения было темно, поэтому мне не удалось таким образом ничего выяснить. Я еще раз, на всякий случай, постучала в дверь и наконец повернулась, чтобы уйти несолоно хлебавши. Так сказать, «поцеловала пробой и пошла домой».
Пес все это время не унимался, продолжая громко лаять. Я остановилась перед ним и посмотрела на двор, подумав, что кто-то может быть в огороде. Но огромных размеров двор, поросший многолетней травой, не выдавал какого-либо присутствия человека. Он настолько зарос, что лишь пара узких тропинок указывала на то, что по нему иногда ходят. Одна из них вела к небольшому старому сараю, стоящему в глубине сада, другая — к еще одному строению. Оно, это строение, было наспех сколочено из того, что попало под руку. Материалом для его строительства были листы железа, куски ДВП, картон и еще всякая всячина. Для каких целей оно предназначалось, мне было не понять.
Вдруг из этого самого строения показался сын хозяйки дома, Афанасий. Низко наклонив голову, он через небольшую дверку вышел из сарайчика. В руках у него была старенькая посудина — обрезанная алюминиевая кастрюля.
— Афанасий! — окликнула я паренька. — Мама дома?
— А, здравствуйте, — поздоровался он, направляясь в мою сторону. — Нет. Они с сестрой ушли куда-то, — неопределенно махнул рукой он.
— Жаль, — заключила я. — Мне необходимо с ней переговорить.
— Может быть, я чем-то смогу вам помочь? — задал в свою очередь он мне вопрос. — Вот сейчас голубей накормлю — и я в вашем распоряжении.
«Действительно, — решила для себя я, — есть смысл задать ряд вопросов этому парню. Как-никак, а дети-то наивнее взрослых, и, возможно, мне удастся выяснить у мальчонки все необходимое, мамочка и не понадобится».
Порадовавшись собственной сообразительности, я начала пытаться войти в доверие к пареньку, чтобы затем у него все разузнать, и первым делом спросила:
— А они скоро будут дома?
— Мать? — уточнил Афанасий и, получив подтверждение, ответил: — Через пару часиков скорее всего.
Афанасий достал из кармана ключи от дома и открыл дверь. Проговорив: «Подождите», скрылся внутри, даже не пригласив меня в дом. Но я, будучи особой любознательной, все же заглянула и увидела, как он насыпает в ту посудину, которую нес, зерно. Когда чаша оказалась почти наполненной, я торопливо вынырнула на улицу, не желая показывать виду, что подсматривала за ним, и стала ждать его появления. Афанасий вышел через минуту, неся в руках кастрюлю, полную зерна, а в другой руке — стеклянную банку с водой.
— Давай помогу, — предложила я, беря из его руки банку.
— Спасибо, — улыбнулся в ответ парень.
Продолжая держать в одной руке кастрюлю с зерном, другой рукой мальчонка опять закрыл дом на ключ, положил его в карман и направился в сторону сарайчика, приглашая меня за собой.
Я последовала за ним. Пробираясь по узкой тропинке, мы приблизились к небольшому строению. И здесь я услышала, что изнутри доносятся голоса голубей. Тихое «ур-ту-ту-ту» чередовалось с мягким воркованием.
— Заходите, — предложил мне Афанасий, открывая низкую дверку голубятни. — Любите птиц? — поинтересовался он, наклоняя голову, чтобы попасть внутрь.
— Люблю, — ответила я, следуя за ним.
Проникнув внутрь, я осмотрелась по сторонам.
Голубятня — строение в шесть-семь квадратных метров — была невысокой. Вдоль всех ее стен в один ряд были прибиты две широких доски на расстоянии друг от друга сантиметров в двадцать пять. Между ними были сделаны перегородки. Таким образом, получалось большое количество гнезд. В этих гнездах и располагались обитатели голубятни.
До сего времени я думала, что у нас в Тарасовской области живут лишь те голуби, которые оккупируют городские площади и памятники: сизые и небольшие. На городском птичьем рынке мне никогда не приходилось бывать за ненадобностью, хотя я слышала, что именно там можно приобрести самых различных птиц и животных. Теперь же мои представления в корне изменились. В этой голубятне в клетках парами сидели голуби самой различной раскраски и формы: чисто-белые, сизые и в крапинку, с ровным оперением на голове и хохлатые, с голыми ногами и будто в штанишках. Часть из голубей свободно могла передвигаться по голубятне, оттого некоторые из них уже опустились на пол и клевали принесенное их хозяином зерно, другие были закрыты в своих гнездах сеткой.
