Снова растерев руки, я ухватилась за большую ветку и начала спускать вниз ногу. Но моя нога ну никак не могла обнаружить точку опоры. Я так висела-висела, а через некоторое время, когда руки уже не смогли выдержать вес моего тела, буквально кубарем полетела вниз.
Но приземлилась я у ствола дерева сравнительно удачно. Руки и ноги были целы, ребра тоже. Однако боль по всему телу говорила о наличии большого количества ушибов и царапин. Правый рукав моей спортивной курточки практически оторвался и висел ненужным куском ткани где-то у меня под мышкой. С остальной одеждой тоже было не особенно хорошо.
Превозмогая боль, я направилась в сторону обнаруженного мною огня.
Спустя какое-то время я, стараясь издавать как можно меньше шума, приблизилась к поляне. Сквозь ветки деревьев я увидела, что на ней действительно горит небольшой костерок, а рядом на пеньке сидит мужчина. Мужчина сидел ко мне спиной, и определить по его внешнему виду, что он и кто, я не смогла. Я понимала, что незнакомец может быть кем угодно: заблудившимся, как и я, человеком, просто бомжем, решившим на сей раз переночевать в лесу, или беглым преступником, наконец.
Подобравшись поближе, стараясь быть незамеченной, насколько это было возможно, я стала наблюдать за ним. Мужчина спокойно сидел на прежнем месте и, как мне удалось рассмотреть, помешивал варево в небольшом котелке, который висел над костром. Затем он встал, размял ноги и направился в сторону от костра.
Наблюдая за его дальнейшими передвижениями, я обнаружила, что на этой поляне, кроме костра, имелись и иные необходимые для длительного проживания предметы и приспособления. Справа от костра — именно туда и направился сейчас мужчина — был сооружен большой шалаш. Около него три пенька деревьев представляли собой подобие столовой, так как они заменяли незнакомцу стол и два стула. Следовательно, напрашивался вывод: мужчина или живет не один, или не гнушается принимать непрошеных гостей, раз у него есть все условия для встречи таковых.
Через некоторое время мужчина вышел из шалаша, неся в руках большую жестяную миску, ложку и кружку. Все это он поставил на пенек-столик и направился в сторону костра. Снова помешав варево, от которого исходил аппетитный запах, он снял с огня котелок, другой рукой прихватив от костра какой-то длинный предмет, и направился к столу.
Не желая больше скрываться, я решила выйти к нему, тем более что вдруг остро ощутила чувство голода. А ведь верно говорят: «Голод — не тетка!» Я решительно направилась в сторону костра.
При первых моих шагах, которые, видимо, создали шум, незнакомец насторожился, прислушался. Затем резко повернулся в мою сторону.
— Ох и напугала же ты меня, дочка, — проговорил он облегченно, когда я приблизилась к нему настолько, что стало возможным разглядеть меня. — Что ж ты в такое время в лесу одна делаешь?
— Я заблудилась, — ответила я, пытаясь рассмотреть мужчину.
Это был пожилой мужчина, среднего роста. Лицо, освещенное отсветами костра, доказывало, что он много времени проводит на открытом воздухе, такое оно загрубевшее и морщинистое. Однако черты лица его были приятными. Видно, в свои молодые годы этот человек был очень красив. Особенно располагающей была его улыбка. Да и говор его был тихим и протяжным.
— Ну, тогда присаживайся к моему столу. Сейчас трапезничать будем, — пригласил меня лесной житель, направляясь в сторону шалаша за новыми столовыми приборами. Я заметила, что он немного прихрамывает на левую ногу.
Не дожидаясь нового приглашения, я уселась на один из пеньков, служивших в качестве стульев. На столе, кроме варева в котелке, лежал шашлык, насаженный на металлический стержень, заменяющий шампур. Запах от него шел неподражаемый, отчего мне хотелось, не дожидаясь хозяина, приступить к его поглощению.
* * *
После того как мы закончили вечернюю трапезу, Лесной человек, как я назвала для себя мужчину, стал рассказывать мне историю своей жизни. Я слушала его, кутаясь в принесенную им из шалаша фуфайку и ощущая разливавшееся по телу тепло. Мне было сытно и уютно после сегодняшних приключений.
Голос Лесного человека успокаивал, рассказ лился неторопливо и завораживающе.
— Вся моя жизнь прошла вот в этом лесу, — говорил он. — Отец мой был лесником. Я с детства ходил с ним. А когда отец погиб — браконьеры его убили, — заменил его.
— И что, вы всегда жили и живете вот здесь? — немного удивленно спросила я.
— Да нет, конечно. Жил я и в деревне, — ответил он на мой вопрос. — Но работа наша и прекрасна, и опасна, — скороговоркой продолжил он.
Потом он встал, достал из кармана трубку. Снова сел на место. Видно было, что его что-то очень сильно мучает. Заправив трубку табаком и прикурив от горящего полена, взятого из костра, снова продолжил:
— Опять же браконьеры вмешались в мою жизнь. Всю ее испортили, напрочь.
— Что же случилось? — полюбопытствовала я.
— Что? А, что случилось… Сожгли они у меня все, когда меня дома не было, — помолчав, снова повел свой рассказ он. — Да что дом! Всю семью…
Он сделал длинную затяжку. Молчал. Видно, вспоминал своих близких, погибших в огне. Я не решалась нарушить его скорбь, понимая, как тяжело ему воскрешать в памяти те давние дни.
— Жена у меня была красавица и сын, совсем еще юнец, — продолжил он после очередной затяжки. — Закрыли они их, ироды. Ломом дверь приперли и ставни закрыли. Поэтому мои и не смогли дом покинуть. А кричали… как кричали… Люди слышали.
Лесной человек снова замолчал. Посмотрел на меня. Спросил:
— А тебя-то, дочка, что заставило такое не женское дело выбрать? Тяжело сейчас. Мир-то, его не переделаешь, как ни пытайся.
— Наверное, тоже жизнь заставила, — ответила я, не найдя еще что сказать.
— Жизнь… — проговорил он после очередной паузы. — Жизнь, она штука трудная. Да!
Я была полностью с ним согласна. Тем более что человек он явно был умудренный жизненным опытом: жизнь покатала его, помяла и выбросила.
Как бы в подтверждение моих последних слов, мужчина сказал:
— С тех пор вот и живу здесь, в лесу, один. Уже много лет не работаю — секач, кабан лесной, раненный, напал, а у меня под рукой ружья не оказалось. Хорошо еще так… практически испугом отделался. А вот ногу он мне все-таки пропорол. Зажить-то она зажила, да какие-то жилы, видно, он задел. Вот и хромаю теперь. А в остальном вроде как ничего. Все нормально.
«Да, нормально… — думала я устало. — Легко только сказать — нормально. Живет тут отшельником, словом добрым перекинуться не с кем».
— Заговорил я тебя, дочка, — засуетился вдруг Лесной человек. — Иди, иди в шалаш, отдыхай. Спишь ведь совсем. Это мне, старику-то, делать нечего, бессонница. Я ведь могу и всю ночь не спать. А тебе спать надо. Молода ты еще.
— А вы? — задала вопрос я.
