– Да бросьте, – сказала я с презрением, – что вы притворяетесь? Вам, между прочим, грешно лгать. Драться хорошо за красивых герцогинь, за благосклонность королевы, за ярких дам. Но за меня – это же смешно!
– Вы что же, считаете себя некрасивой? – медленно спросил отец Реми. Я видела его глаза в прорезях маски – внимательные, холодные глаза.
– А у нас исповедь?.. Нет, некрасивой не считаю. Но я не та женщина, из-за которой мужчины теряют голову.
– Дочь моя Мари-Маргарита, – сказал он вкрадчиво, и от этого «дочь моя» у меня аж скулы свело, – взгляните в зеркало.
– Вы, кажется, уже давали мне этот совет.
Он сдернул с головы маску Доктора и уставился на меня, словно обжег.
– Вот и еще раз взгляните.
– Пустите, – я попыталась уйти.
– Стоп, – он без труда удержал меня. И опять это был другой отец Реми, совершенно мне незнакомый. – Стойте и смотрите, как я вам сказал, а я буду говорить.
Я, задыхаясь от вспыхнувшей к нему ненависти и непонятного жгучего чувства, посмотрела ему в лицо. За его спиной все еще текли краски бала, шум лез в уши, но через мгновение я не слышала уже ничего, кроме тихого голоса священника в костюме паяца.
– Вы, Маргарита, словно сосуд, в котором горит свеча. Вы так же красивы, как умны, а умны не меньше, чем красивы, – он поднял руку и коснулся указательным пальцем моей щеки. – Ваша кожа сияет, глаза полны тайн и обещаний, губы же… – палец задел мою нижнюю губу, – они словно лепестки роз, так же нежны. Тот, кто узнает вас по-настоящему, станет вашим пленником навеки, а те, кто не видят, просто не имеют глаз.
Его лицо надвигалось, закрывало собою мир: то ли я тянулась к нему, то ли он ко мне, однако его дыхание уже тлело на моих губах, его тепло смешивалось с моим теплом, и, кажется, мое сердце начинало слышать его сердце.
– Такие слова, – прошептала я, – не говорят священники.
– Но, дочь моя, – выдохнул он почти мне в губы, – вы же просили вам не лгать.
И на краткий миг – большего мне не было отмерено – я увидела в его лице ту самую красоту, о которой он говорил. Мою красоту. Он отразил меня, как зеркало, снова, он взял мою душу в горсть. И, не в силах вынести этого, я закрыла глаза, зная, что должно последовать, и желая этого больше всего на свете.
Ничего не случилось.
Глаза пришлось открыть.
Отодвинувшись, отец Реми как ни в чем не бывало надел маску и улыбнулся мне из-под торчащего носа.
– Еще один танец, прекрасная Коломбина? Не отказывайте, уважьте старика Грациано!
– У меня голова кружится, – сказала я чистую правду.
– Тогда я просто провожу вас к вашему жениху и, пожалуй, буду заканчивать с маскарадом.
– Пожалуйста, отец Реми. Будут неприятности, если вас узнают.
– Надеюсь их избежать. Обопритесь на мою руку. Вот так, хорошо.
Он аккуратно вывел меня из ниши в хохочущий зал и вел мимо запрокинутых лиц, мимо скрещенных взглядов, протянутых рук и пропотевших тел. И в этом путешествии, в плавном шаге отца Реми мне чудилась музыка. Не пение церковного органа, нет, – вольта.
Виконта мы отыскали довольно скоро. Он стоял и беседовал с двумя дамами в масках, при виде меня шагнул вперед, быстро и радостно. Отец Реми выпустил мою руку и поклонился хозяину дома.
– Возвращаю вам прекрасную Коломбину, виконт. Простите, что так надолго украл ее у вас.
– Ничего, ничего, Доктор, – виконт пытался понять, кто скрывается под маской, и не угадывал, я смертельно боялась, что он догадается сейчас.
– Мне хотелось бы немного отдохнуть, Бенуа, – пропела я милым голоском, слыша который мужчины обычно не могут отказать. – Мы можем пойти в гостиную? А затем я подарю вам танец, и не один.
– О, разумеется, – виконт подал мне руку.
Отец Реми поклонился снова и исчез в толпе.
– Кто этот Доктор? – спросил мой жених.
– Не знаю, – сказала я как можно равнодушнее. – Просто какой-то дворянин, и все. У вас есть бисквиты, Бенуа? Ужасно хочется бисквитов.
– В моем доме есть все, что вы пожелаете, дорогая.
Мы не успели уйти далеко: наперерез виконту бросился слуга с перекошенным от волнения лицом, и я тут же, сбившись с легкого шага, поняла: вот они, те неприятности, которые предчувствовал отец Реми.
– Ваша светлость! Ваша светлость, пожар!
– Не ори, идиот! – виконт сгреб слугу за воротник, разом растеряв всю свою вальяжность. – Где горит, что?
– Часовня, – выдохнул полузадушенный слуга, – часовня горит…
– Прошу прощения, Мари, – не дожидаясь моего ответа, виконт двинулся прочь, волоча за собой слугу. Я подобрала юбку и заторопилась следом, и тут меня бесцеремонно ухватили за локоть – в который раз за вечер.
– Нечего вам там делать.
– Отпустите меня! – я вырвалась из рук отца Реми. – Хватит уже!
И побежала следом за женихом.
Где находится часовня, я знаю: Бенуа показывал мне дом, и не раз. Ведь я должна войти сюда хозяйкой, а потому неторопливо изучала коридоры, комнаты, лестницы. И сейчас бежала, не сомневаясь, чувствуя за спиной тяжелый топот – священник, как видно, решил не отставать.
Двери в маленькую домашнюю капеллу были распахнуты, оттуда несло сухим жаром. Я остановилась, ухватившись за створку, и шагнула внутрь, отец Реми сгреб меня, не давая идти дальше.
Виконт и слуга стояли неподалеку от нас, замершие в ужасе. И было от чего.
Пылал алтарь, пылала стена над ним, и огонь танцевал вокруг огромного распятия. Эту семейную реликвию привез из крестового похода дальний предок виконта де Мальмера; с тех пор она украшала домашнюю часовню – крест высотой в сажень, красного дерева, с инкрустацией золотом, с гладким золотым Христом. Огонь вился, подкрадывался к нему и все никак не мог подобраться, хотя вокруг уже все пылало.
Но не это оказалось самым страшным.
С тернового венца Христа падали крупные алые капли. Лицо Иисуса было залито кровью.
Глава 9. Nosce te ipsum
Nosce te ipsum
[16]
Отец Реми строго-настрого велел мне выбросить из головы глупости и даже не думать о предстоящей ему дуэли. Мы говорили позже, дома. Пожар в часовне потушили, хотя драгоценное распятие, конечно, обгорело, а на заляпанное запекшейся кровью кроткое лицо Христа смотреть было невыносимо. Отец Реми под шумок исчез, а когда возник рядом, то был уже в привычной сутане и конвоировал растерянную мачеху. Виконт побыстрее отправил нас всех домой: ему не терпелось найти виновников безобразия или выяснить, отчего так произошло. В часовне постоянно горели свечи, это верно, только свечи не падают ни с того ни с сего.
