Первый министр принимает поздравления императора с этой победой. Он получает в награду рисунок иволги на цветущей сливе, сделанный собственной изящной кистью императора.
Зимой выпал снег, что не так уж необычно для Ханьцзиня. Дети играют в нем, хохочут. Любимых певчих птиц императора в Гэнюэ собирают мужчины и мальчики, обученные для этого, и помещают в большое, отапливаемое помещение – недавно построенное, дорогостоящее, – где они могут свободно летать среди деревьев и кустов до конца холодного сезона.
Император совершает новогодние обряды во время пышной церемонии. Новая музыка для этих обрядов исполняется впервые, с интервалами, построенными на измерении длины пальцев на левой руке императора. Устраивают фейерверки, как всегда. Ханьцзинь празднует три ночи, каждую ночь.
Снова идет снег перед Праздником фонарей. Красные фонари на фоне белого снега, красные драконы в танце драконов, и полная луна, восходящая над всем Катаем, над всем миром под небесами, и снова вспышки салюта.
В день Праздника холодной еды оплакивают мертвых и убирают могилы. Император уже уехал из города с длинной свитой, чтобы посетить гробницу своего отца. Там он опускается на колени, отдавая дань уважения, на виду у всех. Предстоящая война считается актом проявления сыновней преданности. Известно, что покойный император, отец Вэньцзуна, всегда оплакивал потерянные реки и горы.
Приходит весна.
Большие перемены в мире могут произойти из-за одного важного события, или потому, что множество мелких событий, каждое из которых само по себе незначительно, складываются, как детали деревянной головоломки, похожей на те, что продают на деревенских базарах за несколько медных монет.
Часть четвертая
Глава 20
Он почувствовал, когда поднялся ветер. Он его ждал. Близился рассвет, а значит, и бой.
Цзао Цзыцзи думал о том, что победить плохо организованных и плохо вооруженных мятежников с болот, которых они с Дайянем понимали, – одно дело. И совсем другое – выстоять против полчищ всадников-алтаев. Алтаи теперь уже были не союзниками в войне против сяолюй, а захватчиками.
Весной и летом все пошло катастрофически неправильно.
Они находились на открытой местности, что плохо для них и хорошо для степных всадников. Им пришлось отступить от Золотой реки, так как их силы дальше на западе, у Шуцюяня, который они обороняли, алтаи разгромили с устрашающей легкостью, несмотря на то, что их защищала река.
Это означало, что если бы Дайянь остался там, используя реку в качестве преграды, его армия была бы окружена и уничтожена. Алтаи могли бы добраться до Еньлина, открытого, лишенного защиты.
Дайянь с горечью сыпал проклятиями (как и сам Цзыцзи), когда прискакал гонец с запада и принес новости из Шуцюяня, потом приказал своему шестидесятитысячному войску отступить.
Как военачальники, имеющие свыше семидесяти пяти тысяч солдат, столкнувшись с гораздо меньшим количеством варваров, которым еще предстояла переправа через реку… как они так быстро отдали им этот район?
У Цзыцзи было на этот счет объяснение. Даже два. Одно – что командующие генералы были потрясающе некомпетентными. Один из них этим летом предполагал уйти в отставку, а не готовиться к вторжению вместе с войском. Говорят, он уже строит красивое поместье к югу от реки Вай.
Другое объяснение было связано с ужасом. Дикий страх при столкновении с внушающими ужас степными всадниками заставляет испуганных людей, у которых за спиной открытое пространство, ломать строй и бежать на это открытое пространство.
Цзыцзи не хотелось думать о Шуцюяне, о том, что там сейчас происходит. Алтаи свирепствовали в захваченных городах и поселках. Именно этим они внушали страх. Страх был их оружием.
И вот они оказались здесь, на полпути между рекой и Еньлинем, пытаются защитить его, смягчить удар этой части вторгшейся армии. На востоке, на равнине за столицей… ну, они не могли знать наверняка, но учитывая качества тамошних командиров, вести, когда они придут, вряд ли будут ободряющими.
Проклинать богов и девять небес бесполезно. Проклинать императора и его советников – государственная измена и тоже бесполезно. Положение от этого не изменится. «Историки, – думал Цзыцзи, – могут спорить, как до этого дошло». Несомненно, будут противоположные точки зрения, жаркие споры за чашкой чая. Ему хотелось кого-нибудь прикончить. Скоро ему представится такая возможность. Вероятно, он здесь умрет.
На востоке небо посерело, обещая дальше еще больше света, звезды там исчезли. Цзыцзи посмотрел вперед, прищурившись. Алтаи будут ждать света, тогда они смогут скакать быстрее.
Дайянь сделал все, что смог. С обеих сторон от них тянулись низкие холмы, за ними стояли холмы повыше, и на этих высотах он расставил своих лучших лучников, которых прикрывали солдаты с новыми двуручными мечами, которые он сам изобрел прошлым летом. Они работали, если ты научился ими пользоваться. Надо атаковать коней, низко пригибаясь, подрубить им передние ноги. Если конь под всадником падает, всадник, скорее всего, погибает.
Дайянь говорил это и заставлял своих офицеров доводить эти слова до сведения командиров, вплоть до командиров пяти десятков, и непрерывно тренироваться. Однако в это утро опасность будет реальной. Одно дело тренироваться в казармах или защищать берег широкой реки, зная, что противнику придется переправляться под градом стрел. Другое дело – стоять на открытом месте и ждать появления всадников с первыми проблесками рассвета.
Дайянь взял себе левый фланг, а Цзыцзи отдал правый. Они все были пешими, их коней держали поодаль конюхи. Не было никакого смысла пытаться сравняться с кавалерией степняков.
Их лучники стояли прямо у них за спиной. Со времени своего повышения Дайянь начал набирать и обучать лучников. К лучникам относились с презрением в армии, но и саму армию презирали. Дайянь называл это безумием. «Вокруг и так хватает безумия», – подумал Цзыцзи.
Он снова посмотрел на восток. Теперь там появился бледный свет. Несколько облачков на горизонте, очень красивых. Потом взошло солнце. Он услышал топот копыт, словно наступал конец света.
* * *
Первый министр Катая знал, что он хитер, опытен и ни в коей мере не глупец. Он сделал победоносную карьеру на сложной гражданской службе Катая и поднялся на самую вершину. Это многое говорит о человеке.
Поэтому, лежа без сна в постели глубокой ночью в Ханьцзине, он пытался пройти назад по тем ступеням, которые привели их к этому моменту. Люди бежали из города толпами, покидали свои дома, взяв с собой только то, что могли унести или погрузить на тележки. Ворота еще оставались открытыми. Возможно, скоро их придется закрыть, и люди это знали.
Другие, пока это были большей частью студенты, сдающие экзамены на степень цзиньши, открыто и безрассудно говорили на тревожных улицах о том, что надо убить его и других главных советников императора. Убить их!
