Никто не тронул их коллекцию, никто не вошел в их дом.
Она смотрит на спящего рядом мужчину. Сегодня ночью они не занимались любовью. Он был так измучен, что споткнулся и чуть не упал, входя к ней с балкона. Отказался от вина, предложенного ею. Она сняла с него сапоги и меч, сняла тунику, заставила лечь на кровать и прилегла рядом с ним.
Ее всегда охватывает желание при виде Дайяня, ей надо научиться с ним справляться. Но есть и более важная истина. Она любит, и она любима.
Он уснул почти сразу. И не шевельнулся с тех пор. Шань смотрит, как от дыхания поднимается и опускается его грудная клетка. Ей хочется его охранять.
Но она будит его, как обещала, смотрит, как он одевается и уходит в звездную темноту. У нее в комнате холодно. Дров больше нет, они уходят на сжигание мертвецов.
* * *
Первый министр Катая жалеет о том, что он не очень храбрый человек. Однако физическую отвагу никогда в нем не воспитывали, и он в ней не нуждался на пути к процветанию.
В те времена в Катае, для того, чтобы возвыситься, мужчине требовались очень разные умения. Способность запоминать произведения классиков для экзаменов, разумно о них рассуждать и писать (элегантными мазками кисти). Выбирать правильных наставников и союзников. Понимать линии власти при дворе. Хвататься за представившуюся возможность.
Мужество было необходимо во времена борьбы фракций. Все понимали, что победившие враги отправят тебя в ссылку, разорят или того хуже.
Он также знает, что то, что он видит в постоянно посещающем его видении – как он выйдет из ворот, пойдет в лагерь алтаев и сдастся им, – ничего не даст.
Варвары не откажутся от осады только потому, что человек, который выдвинул им вызывающие требования, появится среди них, чтобы быть убитым или отправленным на север под градом насмешек. И, кроме того, как он думает еще, его требования прошлым летом были выдвинуты только потому, что этого желал император. Он почти убедил себя в этом.
Разумеется, именно так они сказали алтаям: что старый император со стыдом отказался от трона, признав свое безумие. Его сын, светлейший и благородный император Чицзу, иначе понимает положение вещей. Он хочет признать достоинство и значение великого народа алтаев и их почтенного императора Янь’по. И, конечно, уважаемых военачальников Ян’по, братьев Вань’йэня и Бай’цзи.
Новый император Катая признался – в другом письме, написанном первым министром – что он бы никогда не выдвинул таких непомерных требований относительно земель Катая, потерянных много лет назад.
Император Чицзу желает исправить ошибки отца и жить в небесной гармонии с новыми повелителями просторов севера. Кай Чжэнь даже восхитился элегантностью своего собственного оборота речи.
Но лишь на мгновение. Думать об этом очень глупо. Как будто обороты речи имеют какое-то значение. Как будто варвары могут его оценить и им не все равно.
И так же глупо и тщетно думать о том, чтобы геройски пожертвовать собой. В том, что вот-вот произойдет в Ханьцзине, не будет ничего героического. Тем не менее, вероятно, потребуется его смерть. Если не от рук алтаев, то от рук тех людей, которые по-прежнему стоят у ворот дворца.
Сегодня утром они должны получить самый последний отчет о собранных сокровищах. Едва ли в этом есть необходимость. Их будет недостаточно. Вряд ли им удастся собрать хотя бы четверть того количества, на которое они дали согласие.
Однако до того как пригласили войти чиновников с отчетом, объявили другое имя, и человек, которого ненавидел первый министр, вошел в тронный зал.
Этот зал по-прежнему отапливают, наверное, это единственное хорошо натопленное помещение в городе. Кай Чжэнь наблюдает, как этот человек сбрасывает плащ и отдает его стражнику. Стражник почтительно кланяется.
Первый министр видит, что Жэнь Дайянь вооружен. У него меч, который, по его утверждению, он изобрел (это имеет какое-то отношение к лошадям), лук и колчан. Он знаменит своей стрельбой из лука. «Может ли искусный лучник застрелить сам себя?» – ехидно думает первый министр.
Он слишком устал и не способен разозлиться как следует. Командир тоже выглядит уставшим. Не таким молодым, как тогда, когда Кай Чжэнь видел его в первый раз в этом зале весной, когда Жэнь Дайянь привез известие, которое убило У Туна. Дерево. Это дурацкое, никому не нужное дерево.
После той встречи он постарался узнать кое-что об этом человеке. Ничем не примечательная семья, много лет разбойничал на болотах у Великой реки. Нечего сказать, славная биография! Когда-то эта история могла бы стать оружием против него. Но сейчас уже нет. Сейчас они призывают в армию разбойников. Мечи и луки.
Жэнь Дайянь останавливается на положенном месте и впервые кланяется новому императору.
Когда-то, если бы он только приблизился к этому залу с оружием, его бы арестовали и, вероятно, казнили. Теперь оружие служит отражением обязанностей и ранга командира Жэня и того, что обрушилось на них этой зимой. Говорят, что он – единственный человек, которого боятся алтаи, после той битвы к северу от Еньлиня.
«И поэтому, – думает Кай Чжэнь, наблюдая как командир подходит и кланяется, – этого человека можно считать покойником. Племена степей, по слухам, очень изобретательны в убийстве тех, кого они больше всего ненавидят». Эта мысль не улучшает его настроения.
Дайянь помнил тронный зал. Однако он изменился. Большинство произведений искусства исчезло. Даже картины сняли со стен, хотя они наверняка не вошли в число сокровищ для варваров.
Потом он понял: это были произведения искусства самого отца-императора. Его сын их убирал. Трон тот же, что и раньше, и разрисованные ширмы за ним: скалистые ландшафты, речные пороги, летящие птицы, крохотные рыбацкие лодки в самом низу. На Троне Дракона сидел император Чицзу, почти ровесник Дайяня. Чицзу был гладко выбрит, круглолиц и носил на голове черную шляпу.
За его спиной стояла группа советников и младших принцев. Первый министр был ближе всех к императору, с левой стороны. Дайянь ждал, когда его заметят.
Император хранил настороженное молчание. Заговорил Кай Чжэнь.
– Вы хотите о чем-то сообщить, командир Жэнь?
Плавная речь, как всегда, но этот человек явно испытывал напряжение. Дайянь осторожно ответил:
– Хочу, министр Кай.
Он повернулся к трону.
– Благодарю, что приняли меня, Светлейший повелитель пяти направлений.
У него промелькнула мысль, что они используют эти громкие титулы как обереги или талисманы для защиты от трудной истины сокращающегося мира.
Чицзу молчал. Дайянь вдруг подумал, что никогда не слышал от него ни слова. Но император кивнул, довольно милостиво. Дайянь перевел дух.
– Милостивый повелитель, я пришел из складов, куда свозят богатство Ханьцзиня, – он помолчал. Потрескивал огонь в очагах. Тепло расслабляло после резкого холода во всех других местах.
