– Старый друг, сколько мы можем пробыть вместе?
Чэнь не позволил ни на йоту угаснуть своей улыбке.
– А! Это зависит от того, насколько хорошим окажется вино, когда его принесут.
Вэньгао покачал головой.
– Скажи мне.
Здесь не было тайн. Отец и дочь Линь должны знать – все знали, – что Чэня сослали на остров Линчжоу. Говорили, что помощник первого министра Кай Чжэнь – человек, которого Вэньгао презирал, – теперь заведует такими делами, так как первый министр постарел.
Вэньгао слышал разговоры, что на Линчжоу водятся десятки видов пауков и змей, которые способны убить человека, и что вечерний ветер приносит болезнь. Там были тигры.
Чэнь тихо произнес:
– Полагаю, я могу остаться на одну-две ночи. Меня сопровождают четыре охранника, но пока я продолжаю двигаться на юг и даю им еду и вино, думаю, мне позволят иногда останавливаться и навещать друзей.
– А твой брат?
Младший брат, тоже ученый со степенью «цзиньши», также отправился в ссылку (семьи редко избегали той же участи), но не так далеко, не туда, где его ждала смерть.
– Чао с семьей живет на ферме у Великой реки. Я еду в ту сторону. Моя жена с ними и останется там. У нас есть земля, мы можем ее возделывать. Иногда зимой они, возможно, будут есть орехи, но…
Он оставил мысль не законченной. У Лу Чао, младшего брата, была жена и шестеро детей. Он сдал экзамены на удивление рано, занял третье место в тот год, когда его старший брат стал первым. Получил положенные награды, занял очень высокий пост, дважды его отправляли послом к сяолюй, на север.
Он также постоянно возражал, выступал при дворе и в письменных докладах против «новой политики» Хан Дэцзиня, осторожно и успешно спорил, со страстью.
За это приходится платить. Несогласие и оппозиция стали теперь неприемлемы. Но младший брат не был поэтом и мыслителем, который формировал интеллектуальный климат их времени. Поэтому его отправили в ссылку, да, но позволили попытаться выжить. Как и самого Вэньгао сюда, в свой собственный сад, в своем собственном городе. Несомненно, Кай Чжэнь мог считать себя способным на сочувствие человеком, благоразумным слугой императора, внимательным к заповедям учителей.
Иногда трудно избавиться от горечи. «Мы живем, – подумал Вэньгао, стараясь контролировать выражение лица, – в ужасное время».
Его гость, меняя настроение, повернулся к девушке и произнес:
– Что касается поэтов и лжи, то вы, возможно, правы, госпожа Линь, но разве вы не согласитесь с тем, что, даже меняя подробности, мы можем стремиться к более глубокой правде, а не только обманывать?
Она снова покраснела, когда к ней обратились напрямую. Однако высоко держала голову. Она единственная осталась стоять, опять за спинкой стула отца.
– Некоторые поэты – возможно, – ответила она. – Но скажите мне, какой человек писал стихи о куртизанках или придворных женщинах, чувствующих себя счастливыми, а не увядающих или льющих слезы на балконах, горюя об исчезнувших возлюбленных? Разве кто-нибудь считает, что это единственная правда об их жизни?
Лу Чэнь задумался над ее ответом, полностью переключив на нее внимание.
– Значит ли это, что в этом совсем нет правды? Если кто-то пишет о конкретной женщине, подразумевает ли он, что она представляет всех остальных женщин?
Его голос в споре звучал так, как он помнил, резко и напористо. Он радовался схватке даже с девушкой. Выпад и ответный выпад, словно в поединке на мечах. Никто при дворе уже не владеет мечом. Катай изменился; люди изменились. Тем не менее, эта женщина спорит с Чэнем. Приходится напоминать себе, что это девушка, слушая ее.
Она сказала:
– Но если рассказывать только одну историю, снова и снова, и больше никаких других, что читатели примут за правду? – она заколебалась, и Вэньгао уловил в ее глазах нечто, похожее – неужели? – на озорство. – Если великий поэт говорит нам, что он находится возле Красной скалы, на месте легендарного сражения, а он в действительности находится на расстоянии пятидесяти или ста ли вверх по реке, что подумают путешественники более позднего времени, когда приедут на это место?
Она опустила взгляд и с притворной скромностью сжала руки.
Вэньгао расхохотался. Он одобрительно зааплодировал, раскачиваясь и стороны в сторону. Хорошо известно, что Лу Чэнь действительно допустил ошибку и не понял, где он, когда плыл на лодке по Великой реке с друзьями ночью в полнолуние. Он решил, что они со спутниками проплыли под скалами знаменитого сражения Третьей династии… и ошибся.
Чэнь улыбался девушке. Он был из тех людей, кто может впасть в ярость, но не в подобной беседе. Здесь, играя словами и мыслями, он был в своей стихии и радовался. Можно было почти забыть о том, куда он направляется.
Он сказал, что может остаться на одну-две ночи.
Чэнь повернулся к отцу, который тоже улыбался, хотя и с опаской. Линь Ко готовился к отступлению. Но Чэнь поклонился ему и сказал:
– Такая дочь делает отцу честь. Вы тщательно выбрали ей мужа, господин придворный?
– Мне кажется, да, – ответил тот. – Она помолвлена с Ци Ваем, сыном Ци Лао. Они поженятся после нового года.
– Семейство Ци? Клан императора? Какая степень родства?
– Шестая степень. Так что все в порядке, – сказал отец.
Члены клана императора вплоть до пятой степени родства могли жениться только с разрешения министерства двора, которое ими ведало. Дальше этой степени они вели более приближенную к обычной жизнь, хотя никогда не могли занимать должность или сдавать экзамены и все должны были жить в отдельном поселке клана в Ханьцзине рядом с дворцом.
Родственники императоров всегда представляли собой проблему для правящей династии, особенно для тех, кто не слишком прочно сидел на Троне Дракона. Когда-то ближайших наследников мужского пола могли убить (и много раз убивали, выкашивали широкими кровавыми рядами), но Катай Двенадцатой династии гордится своей цивилизованностью.
«Конечно, гордится», – думал Вэньгао, глядя на своего друга. Нынешний клан отгородили от мира, каждому дали месячное жалованье, выделяли приданое женщинам, оплачивали похоронные обряды – все это было серьезной нагрузкой на бюджет, потому что сейчас их было так много.
– Ци Вай? – спросил он. – Я его не знаю. Думаю, я встречал отца. Сын – умный человек, надеюсь?
– Он – молодой историк, коллекционирует древности.
Это произнесла сама девушка, высказываясь за себя и за своего будущего мужа. Разумеется, это нарушение приличий. Но Си Вэньгао уже решил, что ему все равно. Он был слегка влюблен. Ему хотелось, чтобы она говорила.
– Звучит многообещающе, – заметил Чэнь.
– Я бы не стал навязывать свою непокорную дочь мужчине, который, по моему мнению, неспособен примириться с ее характером, – сказал отец. – Прошу прощения за ее дерзость. – И снова в этих словах чувствовалась гордость.
