Если утро выдается погожее, она любит совершать долгие прогулки по поместью после завтрака. Обитатели поместья садятся за стол в разное время, здесь живет много людей, но только работники фермы завтракают вместе. Иногда к ним присоединяется Лу Ма, иногда управляющий. Затем Ма идет в свой кабинет и занимается бумагами фермы, он управляет ее работой. У каждого здесь свой рабочий ритм, они лишь иногда пересекаются. Она никогда не жила в доме с таким распорядком.
Иногда поэт не возвращается домой на ночь. По-видимому, это никого не беспокоит. Обычно, как узнала Шань, он ночует в храме, в деревне на другом берегу речки. Ему нравится беседовать с тамошними священнослужителями. Он носит им вино.
Его брат пишет и читает письма весь день, стремясь получить сведения. Он посылает доклады ко двору нового императора. Лу Чао остался в душе придворным чиновником, он полон желания служить тому, что осталось от Катая. Император Чжицзэн и его первый министр не вызвали его к себе. Шань думает, что он разрывается между чувством долга и желанием остаться здесь и жить в покое, насколько это возможно.
Как можно найти покой в такое время? Правильно ли даже желать этого? «Желать» – само это слово напоминает ей о Дайяне.
Сегодня утром идет дождь; лежа в постели, они прислушивается к нему. И к ветру. Сон о Ци Вае тускнеет. Ее охватывает чувство вины и печаль, больше второе. На самом деле он покинул ее задолго до конца, она недавно поняла это. Но воспоминания о том времени, когда они были чем-то гораздо большим, чем муж и жена, обычно вызывали… эти воспоминания заслуживают того, чтобы о них грустить.
У нее с собой последний каталог их коллекции, который они составили. Она надеется, что когда-нибудь сможет что-то с ним сделать, написать предисловие, рассказать свою историю.
Если она останется жива, если уцелеет Катай. Алтаи стоят лагерем ниже по течению реки, на другом берегу. Сейчас весна. Они строят суда. Это узнал Лу Чао. Они собираются переправиться через реку.
Зимой она сама написала письмо на запад. Ее кистью двигало чувство долга. Она послала его с солдатами, идущими в том направлении. Курьерская служба не действует. Люди все время перемещаются – те, которые не умирают. Отовсюду поступают сообщения о бандитах, о солдатах, ставших разбойниками, о голоде.
Тем не менее, она получила ответ на свое письмо, и он нашел ее здесь. Все знают поместье «Восточный склон». Все знают, что здесь живет поэт Лу Чэнь. Она считает, что он играет роль маяка прежнего Катая.
Может ли один человек быть душой империи? Разве не положено императору быть ею? Она совсем не знает этого молодого императора, помнит, что видела его только один-два раза в Гэнюэ. Во время бегства на юг они не обменялись ни единым словом.
Мандат богов выдается тому, кому выдается, и его могут отобрать. «Но живущий здесь поэт, – думает Шань, – его слова, мужество, юмор, нежность и гнев, – возможно, именно он является тем, что люди хотят помнить из времен до падения, что бы ни случилось дальше».
Управляющий Коу Яо, последний любовник Вая (его единственный любовник?), написал, что они с девочкой в безопасности, у родственников матери Ци Вая, далеко на юге. Они приехали туда с письмом и документом, подтверждающим, что Личжэнь является приемной дочерью Вая. Честь семьи требует приютить ее, Шань это понимает, воспитать, как подобает девушке из хорошей семьи. Если они уцелеют. Они очень далеко отсюда. Наверняка уцелеют.
Иногда, просыпаясь по утрам, она думала, что ей следует вызвать девочку к себе, она формально ее мать. Но это глупая, опасная мысль. Вай даже не хотел, чтобы она знала о существовании этого ребенка, боялся, что она поведет девочку тем же путем, по которому прошла сама.
Она бы не стала этого делать. Она слишком хорошо знает, как это тяжело. Но она решила, что должна уважать выбор Вая. Она желает только хорошего спасенному им ребенку, но у нее нет дома, куда бы она могла ее взять. Здесь она гостья. Здесь ее радушно принимают, уважают, ее приняли даже жены братьев, которые правят на женской половине, но это не ее собственный дом.
Шань пока не задумывалась об этом. В любом случае, куда ей идти? Теперь некуда, когда армии стоят на реке. Приходится оставаться здесь, смотреть в окно на дождливое утро и думать об отце и о муже, уже мертвых, и о мужчине, которого она так поразительно сильно и нежно любит, сражающемся сейчас за Катай. Может быть, он тоже на реке?
Как оказалось, это правда.
Она беспокоится. Чувствует себя загнанной в ловушку этим непрерывным дождем. Пытается, сидя за своим столом, сложить песнь о том, как война разрушила самые сокровенные мелочи жизни, но все слова кажутся ей слишком вычурными, надуманными. Она не считает себя достаточно большим поэтом, чтобы писать о войне. Ханьцзинь пал, вот мера страдания.
Великий Чань Ду давным-давно написал:
«…Не найти мне покоя,
Потому что я бессилен склеить
Вдребезги разбитый мир».
Ужасно, что человек может нести в себе такой груз. Она не может представить себе, чтобы она – и любой другой человек! – обладала такой силой. Склеить вдребезги разбитый мир! Это по плечу богам.
Иногда ночью ей не дает уснуть тоска, иногда печаль (иногда это случается в одну и ту же ночь), но она не ставит себе задачу переделать мир. «Разве только для того, – думает она в то дождливое утро в «Восточном склоне», – чтобы изменить путь женщины в этом мире», – но она считает, что и в этом терпит неудачу.
Лу Чэнь написал, что оценивать жизнь можно только после того, как она закончится. Ей внезапно приходит в голову вопрос: как оценят жизнь Дайяня? Если речь идет о солдате, считает она, это зависит от того, побеждает ли он на полях сражений.
В конце концов дождь прекратился. Она слышит, как падают капли с крыши и с листьев. Она пьет свой чай. В окно видит братьев, идущих по мокрой траве к тропинке, ведущей к ручью.
У них есть любимая скамейка под очень старым деревом. Чао несет флягу с вином и чашки. Его брат опирается на палку, но шагает быстро. Оба надели шляпы и верхнюю одежду. Тепло не стало, и дует ветер, но, похоже, солнце вот-вот выглянет. Шань улыбается, видя, что они уже оживленно беседуют, и снова думает о том подарке, которого удостоилась, оказавшись здесь.
Позже она надевает теплую одежду и двойную шляпу, над которой все смеются, и идет из женской половины в западную часть сада. Она не нарушит уединения братьев, будет гулять одна, смотреть, как уплывают облака. Персики еще не зацвели, но уже появляются первые бутоны, она их находит взглядом.
Холодно, даже когда солнце выглядывает из-за туч. Оно то прячется, то возвращается, тени бегут по земле. Ветер угрожает сорвать с ее головы шляпу. Шань одной рукой придерживает ее, представляет себе, как она выглядит с точки зрения любого наблюдателя. Такая элегантная придворная дама! Фаворитка императора, хорошо знакомая с тропинками и беседками Гэнюэ.
Их больше нет.
В саду «Восточного склона» она смотрит вверх и видит зеленые бутоны, которые мечтают стать цветами. У них уже расцвели сливы, первая примета конца зимы, наряду с иволгами и пухом вербы, а теперь (вскоре) зацветут персики. «Можно ли принять простой урок возрождения жизни, – думает она, – когда погибло столько людей?»
