В зале приемов императора были произнесены некоторые вещи, и без особого такта. Варварам тактичность не свойственна. Предложения были сделаны императору Катая Вань’йэнем, военачальником алтаев.
Посланника отпустили, не дав ответа, но с должной учтивостью. Император и его главный советник вышли из зала приемов на террасу, в лучах позднего летнего солнца. Император поглядел вдаль.
– В Шаньтуне очень красиво, – произнес он. – Западное озеро, холмы, море. Нам очень нравится дворец, который мы здесь строим. Он нам подходит. Нам следует сделать то, что нужно сделать.
Он сказал только это. Этого было достаточно. Камни, острые, как клинки.
* * *
В поместье «Восточный склон» в конце лета уже не чувствуют опасности, осталась только печаль и бег времени. Поэт скрывал ото всех свое горе, как только мог, чтобы не взваливать на других свою ношу. Но они все его видят. Как можно не видеть? Шань кажется, что Лу Чэнь теперь передвигается медленнее, но она понимает, что, возможно, это ее чувства заставляют ее так думать.
Он по-прежнему почти каждый день выходит на прогулку вместе с братом к их скамейке над речкой, по-прежнему пишет в своем кабинете, иногда проводит ночи у священников на другом берегу речки. До нее доносится звон храмового колокола, когда ветер дует с востока.
Солдаты Цзыцзи провели у них много недель, пока весна не превратилась в лето. Они вместе с другими патрульными нашли и убили много алтайских воинов, застрявших на этом берегу реки, большинство не имело коней.
Рядовые жители этой части Катая – не бандиты, а фермеры, крестьяне, священники, прядильщики шелка, даже один мастер обрядов со своим мальчиком – включились в эту охоту. Дети этого района с удовольствием становились шпионами и разведчиками. Это стало чем-то вроде игры. Найди варваров.
Некоторые дети погибли. Некоторые фермеры и их семьи были убиты. В середине лета с десяток алтаев попытались прорваться на другой берег руки, подкупив паромщика на переправе. Их ожидали, река здесь была под наблюдением. Варваров прикончили пятьдесят человек. На этот раз это сделали бандиты. Паромщик умер, как и два его сына.
До них доходили известия с севера, где алтаи совсем распоясались. Рассказы об ужасах из тех мест, где начинался Катай, в пойме Золотой реки. Они раньше были северным народом, катайцы. Шань гадает, не изменится ли это теперь.
Она плохо спит в летние ночи. Она видит светлячков, чувствует запах ночных цветов, наблюдает смену фаз луны. Она пишет Дайяню, не зная (она никогда не знает), смогут ли письма найти его там, где он находится, за реками и разоренными землями.
Как лотос красный призрачно красив.
Рассеялся чуть слышный аромат.
Я в облаках ищу твое письмо.
На север гуси скоро полетят,
И над моей напишут головой
Тот иероглиф призрачный: вернись.
Вот в комнате моей взошла луна
Во все окно.
Цветы недвижно плавают в пруду.
Ручей на север тянется, туда,
Где ждет его далекая река.
И тело, и душа моя болит
Здесь, в этом тихом, мирном далеке,
Они хотят быть там, где ты сейчас.
Зажмурилась от лунного луча, но мое сердце
Пылает как огонь.
* * *
У них нет возможности начать осаду Ханьцзиня.
Даже учитывая всех тех, кто убежал до прихода алтаев в прошлом году, и всех, кто умер, в городе оставалось еще больше полумиллиона людей вместе с тридцатью тысячами степных всадников, которые его удерживали.
Армия Дайяня почти в два раза больше. У него есть лучники, пешие солдаты, а теперь, после победы на реке, и кони – их собственная кавалерия.
Алтаи могли попытаться прорваться. Им бы это не удалось.
Но ужас еще одной осады, затянувшейся в зиму, один голод за другим падет на их собственный народ. Варвары заберут всю еду в Ханьцзине, потом прибегнут к каннибализму перед тем, как убьют своих коней. Он заставил себя признать это. Такое уже случалось.
Поэтому он не может начать осаду, повторить то, что произошло здесь в прошлом году. К счастью, им не придется этого делать.
Это рискованно, и у них, вероятнее всего, будет только один шанс. Ему необходимо все продумать, выбрать подходящую ночь, подготовить людей в городе, предупредить их. Но это можно сделать: они могут войти в город тем же путем, каким вышли в канун нового года. Существовало два туннеля, и они могли воспользоваться обоими.
Ему необходимо, чтобы нужные люди прошли вместе с ним под стенами, бесшумно поднялись по лестницам из подвалов. А потом вырвались на ночные улицы, убили стражников у южных и западных ворот и открыли эти ворота – и в город ворвется армия освободителей Катая, а люди в Ханьцзине будут их приветствовать, присоединятся к ним, и алтаи попадут в ловушку в тесном городе, где кони им не помогут, и они умрут.
Он намеревался отпустить несколько человек, чтобы они вернулись на север и принесли это известие, вызвали ужас в степях, в их городах.
А он последует за ними быстро, иногда месть должна быть быстрой, и после гибели такого количества всадников Южная столица новой степной империи падет, и часть потерянных Четырнадцати префектур наконец-то снова будет принадлежать им.
Это была мечта, развернувшаяся, как знамя на ветру. Он был одинок среди армии и все время чувствовал себя усталым, но ведь он рожден в этот мир ради ее осуществления.
Они ждали новолуния. Через три ночи. Это могло быть излишней предосторожностью, но любой солдат вам скажет, что легче проскользнуть ночью в переулок, когда отсутствие освещения помешает охранникам заметить приближение гибели. Они ехали так далеко и были уже очень близко. Он не допустит, чтобы задуманная операция провалилась из-за того, что он проявил нетерпение в конце.
Их военачальник Вань’йэнь находится в городе. Нельзя сознательно увеличивать риск, когда знаешь, что твой противник – талантливый человек. Нельзя бояться врага, но необходимо уважать то, на что он способен.
Рассказывали о победоносных катайских генералах, о том, как к ним приводили пленных вождей варваров, связанных, раздетых донага, чтобы они могли сами их убить, или смотреть, попивая вино, как это делают другие.
Дайяня это не интересовало. Он не стал бы доказывать этим свое превосходство над всадником. Военачальника мог убить стрелой или клинком любой катайский солдат, встретивший его. Он мог даже не знать, кто он такой, убивая его. Такое случается, особенно ночью. Но алтаи бы знали. Всадники лишились бы сил и надежды, если бы он погиб.
На этом заканчивались мысли Дайяня об этом человеке. Речь шла об империи, а не о его собственном конфликте с каким-то всадником с окраин степи.
Им необходимо напомнить, чем был Катай, и чем он должен был снова стать. Их необходимо заставить бояться, иначе они вернутся.
