Шивэй почувствовал, то сейчас задохнется от неожиданного комка в горле. Сердце его сильно забилось. Голова болела. Он поспешно произнес:
– Это помощник первого министра! Это Кай Чжэнь…
Он вскрикнул. Она ударила его выше лодыжек.
– Ложь. Ты – орудие его жены, а не его, – сказала она. – Кай Чжэнь – все что угодно, но не такой глупец. Не в тот самый день, когда его отправили в ссылку.
– Ты скажешь нам правду позже, – это произнес третий мужчина, заговорив в первый раз. Бесцветный голос. Гражданский чиновник? Придворный высокого ранга?
– Я… я могу вам сказать прямо сейчас! Что вы хотите от меня услышать?
Мужчина рассмеялся. Он рассмеялся.
– У вас нет необходимости пытать меня! Я скажу. Да, это его жена. Госпожа Юлань. Это она. Не надо пытать!
Более длинная пауза. Женщина на этот раз ничего не сказала. В конце концов заговорил третий мужчина.
– Конечно, надо, – сурово сказал он. – Никто не поверит признанию, сделанному не под пыткой. А потом ты, наверное, умрешь. Во время допроса, прискорбная случайность, как обычно. Все это было крайне глупо, как говорит госпожа Линь. И слишком предсказуемо.
«Он говорит почти с сожалением, – подумал Сунь Шивэй. – Но сожалеет он не о предстоящих пытках, а словно о глупости мужчин и женщин в этом мире».
Женщина сказала:
– Если все так и будет, если его не кастрируют и не пошлют в армию, можно мне еще раз его ударить? Боюсь, я очень сердита. Может быть, это тоже глупо, но…
Сунь Шивэй крепко зажмурился. Мужчина с холодным голосом сказал рассудительно:
– Он пришел сюда, чтобы погубить вашу честь и лишить вас жизни. Думаю, вам можно это позволить, милостивая госпожа.
– Спасибо, – услышал он ее голос.
Затем она произнесла, наклонившись и обращаясь непосредственно к Шивэю, к его окровавленной голове.
– Это за моего отца. За то, что они пытались с ним сделать. Знай это.
Она выпрямилась. Он видел ее тень. Потом ужасная боль обрушилась на него, на одну ступню, потом на вторую; на этот раз она ударила изо всех сил, кости сломались, и все исчезло – он опять потерял сознание.
* * *
За несколько столетий до этого последний из воинов Каньлиня умер на широкой плоской вершине священной горы Каменный барабан на севере. Длинная стена еще раньше была разрушена во многих местах.
Последние из них продержались долго, но в конце концов пали под напором варваров – зарождающегося народа сяолюй.
Святилище на горе сожгли и разграбили.
Воины Каньлиня на горе Каменный барабан – считалось, что их оставалось около восьмидесяти человек в самом конце – предпочли погибнуть там, умереть в сражении, а не отступить на юг и отдать свою священную гору степнякам.
Это было сложным явлением в истории, и у тех, кто описывал и регистрировал официальные учения Двенадцатой династии, возникли с ним трудности.
Каньлиньские воины в черных одеждах были мистиками, исповедовали эзотерические верования и славились своей независимостью. Они разрешали женщинам тренироваться, сражаться и свободно жить среди них. Многие их обычаи (не только касающиеся женщин) расходились с приемлемым поведением. Они также представляли собой военную группировку, не только религиозную, а всем известно, что произошло в Девятой династии из-за военных лидеров. Пусть воинам Каньлиня разрешалось иметь свои замкнутые, не облагаемые налогами святилища в то далекое время, но сейчас другая эпоха, другой мир.
С другой стороны, они пользовались почетом, были лояльными и неоспоримо отважными, и последние из них на вершине Каменного барабана, и мужчины, и женщины, погибли за Катай в одной из потерянных и таких желанных Четырнадцати Префектур.
Пришлось отвести им важное место в истории.
Было решено, что никого не станут преследовать или критиковать за упоминание о том последнем противостоянии на горе Каменный барабан, за создание песни, поэмы или спектакля уличного театра о них. Но последняя оборона горы не должна стать поводом для создания какого-либо официально признанного ритуала в память о них. Считалось предпочтительным, чтобы воины Каньлиня тихо перешли из истории в народную легенду, в крестьянские поверья, вроде женщины-лисы или тех призрачных миров, которые считают таящимися под корнями дубов в лесах.
Хорошее правление в любое время требовало деликатных решений именно такого сорта.
* * *
Наконец-то она одна. Все мужчины ушли: тот, кто пришел ее убить, стражники, солдаты, старшие чиновники Министерства обрядов (мрачные, холодные люди). Дом снова принадлежит ей. Она пытается решить, остался ли он ее прежним домом.
Она ждет, когда ей принесут чай. Никто не спит. Она сидит внизу, в маленькой гостиной, ставшей еще меньше из-за собранных ими изделий из бронзы.
Служанки убирают ее спальню, выбрасывают изрезанные ножом шелковые простыни и подушку. Они зажгут благовония, чтобы избавиться от запаха стольких мужчин в комнате госпожи, запаха такого количества насилия.
Часть этого насилия создала она сама. Она до сих пор не вполне поняла, почему так настойчиво этого добивалась. Она говорит себе, что это имеет отношение к ссылке ее отца, и это, несомненно, правда, но, возможно, не вся правда. Она использовала вторую из любимых тростей мужа. Она тяжелая.
Его любимая трость сейчас у него. Он уехал. Она сидит у очага, пытаясь решить, сможет ли она простить его за то, что он отсутствовал сегодня ночью. Да, он запланировал эту поездку уже давно. Они оба собирались поехать на запад, к Синаню и горам над ним, к погребальным курганам древних императоров.
Потом она получила известие об отце – о его шокирующей, чудовищной ссылке на Линчжоу – и, разумеется, она никуда не поехала.
Ваю тоже не следовало уезжать. Ей трудно избавиться от этой мысли. Муж, зять, он должен был остаться и использовать все имеющееся у него влияние, чтобы помочь.
Проблема в том, что у него нет влияния, а жестокая правда в том, что если его тестя заклеймили как предателя и члена опасной фракции, это плохо для Ци Вая, и самым умным для него было держаться как можно дальше от изгнанника Линь Ко.
Ваю имело смысл уехать из Ханьцзиня.
Это не значит, что она должна простить ему это.
Она использовала трость мужа, чтобы ударить убийцу, когда тот подошел к ее постели и нанес удар кинжалом сверху вниз (она могла лежать там, она легко могла там спать). Ее проинструктировали не бить его изо всех сил, чтобы он остался в живых.
Она ударила его изо всех сил.
Но он остался жив. Она так и думала, хотя в тот момент ее это не слишком заботило. Это само по себе внушало тревогу – то, что она может убить или не убить, и ей все равно.
Чай, наконец, принесли. Ее главная служанка взволнованна и дрожит. У слуг еще не было времени пережить все это. И у нее тоже. Она все еще старается понять и принять то чувство ярости, которое охватило ее сегодня ночью, когда она смотрела на мужчину, лежащего на полу в ее спальне со связанными за спиной руками.
