Ван Фуинь постоянно оглядывался, смотрел налево, направо и назад. Он вздрагивал от криков гиббонов, когда они кричали особенно громко, хотя их крики раздавались почти непрерывно и к ним уже следовало привыкнуть. Это были печальные, как будто потусторонние вопли. Дайянь был вынужден это признать. Но гиббоны могли предупредить о появлении тигра – этим они приносили пользу. И еще они служили источником мяса во время голода, но их было трудно добыть.
Супрефект настаивал на остановках, которые позволяли ему сойти с лошади и размяться. Затем, стоя на дороге, он, кажется, сознавал, что они одни в дикой местности, – он и всего четыре стражника, – а крестьянин из деревни Гуань тащился где-то позади них на своем ослике. Вань Фуинь приказывал одному из стражников помочь ему снова сесть на лошадь (он не отличался ловкостью), и они опять пускались в путь.
Он ясно демонстрировал свои чувства: ему не нравилось находиться здесь, слушать вопли диких зверей, и ему не хотелось оставаться здесь дольше, чем необходимо. Они двигались быстро. Не стоило ждать чего-то особенно хорошего в деревне семьи Гуань, но там все-таки должно быть лучше, чем на пустынной осенней дороге между скалой и лесом, где скоро начнет темнеть.
Фермер намного отстал от них. Неважно. Они сами знают, где находится деревня, и не станет же супрефект ждать крестьянина на ослике. Им предстояло разбираться с покойником, и кто знает, что их ждет на дороге между тем местом, где они сейчас, и трупом.
Затем, после поворота дороги, когда солнце оказалось у них за спиной, они увидели то, что ждало – или тех, кто ждал – их на дороге. Стоял на дороге, если быть точным.
Четыре человека вышли из леса справа от дороги. Никто не видел, как они выходили, они просто внезапно оказались на дороге перед всадниками. И преградили ее.
Трое держали обнаженные мечи, как увидел Дайянь. У одного была дубина толщиной с кулак. Они были одеты в грубые штаны на веревке и туники, один был босой. Двое были людьми огромного роста. Все они на вид могли постоять за себя в бою – или в любой стычке. Они не произнесли ни слова.
И не было никаких сомнений, кто они такие.
Его сердце билось ровно, что любопытно. Дайянь чувствовал странное спокойствие. Над его головой кричали гиббоны. Казалось, их голоса стали громче, словно от возбуждения. Может быть, так и было. Птицы молчали.
Супрефект вскрикнул от гнева и страха, поднял вверх руку, чтобы остановить свой отряд. Они остановились примерно в двадцати шагах от разбойников, преградивших им путь. Это были разбойники, несомненно, разбойники. И отчаянные, если напали на отряд из пяти человек, да еще конных. Подумав об этом, Дайянь обернулся.
Еще трое на дороге позади них. На таком же расстоянии. Эти все вооружены мечами.
«Мы могли бы попытаться прорваться», – подумал он. Эти люди пешие. Они могли бы поскакать галопом прямо на разбойников впереди, и возможно…
Из этого ничего не выйдет. Потому что одним из всадников был супрефект Ван Фуинь. Он именно тот человек, за которым пришли бандиты: за супрефекта можно было взять большой выкуп. Дайянь и другие телохранители не имели никакой ценности.
Это означало, что их не стоит оставлять в живых.
Насколько он смог потом восстановить в памяти следующие мгновения, думая о том дне, именно после этой мысли, он начал действовать. Это не были обдуманные, намеренные действия; он не мог сказать, что в случившемся был какой-то план или расчет. По правде говоря, это немного пугало.
Он не мог бы утверждать, что схватил лук, вложил стрелу и убил первого человека впереди них раньше, чем осознал, что делает. Его первая смерть, первый человек, которого он отправил в ночь через высокий портал. Первый призрак.
Взлетела вторая стрела, второй человек умер раньше, чем кто-либо успел среагировать на первую. В этот момент один из разбойников закричал. Третья стрела Дайяна уже летела, тоже вперед. (Быстрота важна для лучников – он вспомнил, как думал об этом в лесу утром, целую жизнь тому назад.)
Впереди них остался стоять один человек после того, как эта стрела попала в цель. Позже Дайянь сформулировал правила (и учил других), как надо действовать при сражении с разделенными силами противников, будь их горстка или армия, но в то утро он все сделал правильно чисто инстинктивно.
Раздался еще один крик – позади них. Но он убил четвертого человека впереди прежде, чем развернул своего коня коленями, вытаскивая следующую стрелу, и убил ближайшего к ним из тех, кто готовился напасть сзади. «Уложи первым ближайшего врага», – будет учить он позднее.
Этот человек умер примерно в десяти шагах от них, какое-то мгновение он все еще держал в руке меч, затем упал на дорогу. В его грудь вонзилась стрела. У них не было почти никаких доспехов, у этих разбойников. Дайянь не помнил, заметил ли он это тогда, но, наверное, заметил. Иначе он целился бы им в лицо.
Двое других бандитов заколебались, видя, что внезапно попали в беду. Колебание – не лучший способ действовать. Дайянь убил шестого в тот момент, как он замедлил бег и начал поворачивать к лесу. Выстрел оказался не очень точным; стрела попала разбойнику в бедро. Он упал с воплями, высокими, странно пронзительными.
Последний уже бежал обратно в лес. Он умер на опушке.
Все это продолжалось несколько секунд. Туманные пятна и мелькание, и все время кричали гиббоны. Поразительно, как время могло так замедлиться, что он смог видеть (и запомнить) отдельные жесты, выражения лиц и все-таки действовать так невероятно быстро.
Дайянь предполагал, что он все это время дышал – дыхание играет большую роль при стрельбе из лука, – но не мог бы утверждать этого. Он также совсем не помнил, как двигались и что делали супрефект и другие стражники после первого яростного, испуганного крика Ван Фуиня. Он поразил стрелами семь человек, сам. Но сказать так было бы слишком просто. Люди раньше жили, а потом умерли. Он их убил. «Можно разделить свою собственную жизнь подобными действиями», – подумал Жэнь Дайянь.
Ты никогда никого не убивал. Потом ты убил.
Хорошо известно, что неизбежно возникают легенды о молодых годах жизни людей прославившихся и знаменитых. Эти истории могут обрасти фантастическими, сильно преувеличенными подробностями: это свойственно легендам. Сто человек убил в одиночку. Ночью пробрался один во вражеский город через стены высотой в три человеческих роста. Бессмертная поэма, написанная сверхъестественно одаренным ребенком чернилами и кистью отца. Соблазнил принцессу из императорской семьи во дворе дворца у фонтана, а потом она зачахла от любви.
Но история Жэнь Дайяня и его первой встречи с разбойниками на дороге к востоку от Шэнду в осенний день – в тот день, когда он покинул дом и изменил свою жизнь – сохранилась довольно точной.
И причина в том, что супрефект Ван Фуинь, который потом и сам стал заметной фигурой, описал это происшествие в официальном донесении, где доложил также о своем успешном расследовании, аресте и казни убийцы в ближней деревне.
