Глава 18
Лу Ма, сына великого поэта, который сопровождал своего отца на остров Линчжоу, не оставлял кашель по ночам и приступы лихорадки после того, как он пожил на острове несколько лет.
Было бы справедливо, если бы жизнь щедро наградила его за величайшую сыновнюю преданность, хотя некоторые считали, что судьба человека подобна непредсказуемому выпадению очков в игре небес, где фигурами служат жизни смертных.
Правда это или нет, Ма никогда не забудет то время на краю света. Оно ему снилось, он просыпался по ночам от этих снов. Он ожидал, что умрет или похоронит там отца. Отец всегда говорил, что его жизнь – это подарок той девушки, которая уехала вместе с ними с Линчжоу и умерла к югу от гор. Ма очень хорошо ее помнил. Он думал, что полюбил ее за доброту в том ужасном месте. Они зажигали свечи в память о ней.
Если бы его спросили, какой день он считает самым ярким в жизни, он бы ответил, что это большое совещание при дворе императора, на которое их с дядей вызвали для доклада после возвращения из степей.
Он в первый раз, – который оказался последним, – стоял вот так, перед лицом августейшего императора Вэньцзуна, хранителя всего их народа под небесами.
Многие высокопоставленные лица собрались там в то утро, роскошно одетые; могущественные сановники Катая, натянутые, как тугая тетива лука. Лу Ма готов был дрожать от страха, но его дядя был скалой, и стоя рядом с ним, в ожидании, он черпал в этом силу.
Лу Чао, высокий и худой, не выдавал своих чувств ни лицом, ни позой до того, как получил разрешение говорить. «Он уже делал это раньше», – напомнил себе Ма. Его дядя знал этот двор.
Первый министр Кай Чжэнь говорил, обращаясь к императору. Он был врагом их семьи с давних пор. Они ничем не должны показывать этого, Лу Ма это понимал.
Пока первый министр говорил, дядя Ма смотрел прямо перед собой и с отработанной ловкостью, едва шевеля губами, называл племяннику имена собравшихся в то утро. Он знал не всех. Он тоже много лет провел в ссылке.
Даже зал приемов испугал Ма, хотя дядя предупреждал его насчет этого. Лу Ма никогда не бывал в залах, хотя бы отдаленно похожих на этот. Мраморные колонны в шесть рядов, обернутые полосами из зеленого нефрита, терялись в тени в дальнем конце зала за троном. Там были бра из слоновой кости и алебастровые колонки для свечей и ламп. Потолок очень высокий, и на нем тоже нефрит в спиральных узорах.
Император, в церемониальном синем мягком головном уборе, сидел на Троне Дракона, на возвышении в центре с тремя ступеньками. Трон был широкий, украшенный затейливой резьбой, роскошный, он сам был символом, им пользовались только в торжественных случаях. Сегодня был один из таких случаев. Им предстояло узнать, – решить – вступит ли Катай в войну.
По-видимому, первый министр заканчивал свое выступление. Он поздравлял императора с тем, что тот видит все возможности принести пользу своему народу и прославить своих благородных предков.
Рядом с ним молча стоял еще один высокий человек – евнух У Тун, которого презирали отец и дядя Ма, спрятав сложенные руки в рукавах, воплощение серьезности и приятной безмятежности. Рядом с троном, немного сзади, стоял мужчина такого же возраста, как Ма, наследник императора Чицзу. Дядя Ма говорил, что он умен и что он потратил жизнь на то, чтобы это скрыть.
В воздухе ощущалось некая вибрация, похожая на едва слышный звон струны пипы. Несмотря на присутствие дяди, ему все-таки было страшно. У них здесь есть враги, а то, что собирается сказать дядя…
Потом наступил момент сказать это. Первый министр повернулся к ним, улыбнулся улыбкой, начисто лишенной приветливости и тепла, которые должны сопровождать ритуальные слова похвал.
Лу Чао поклонился, по-прежнему с бесстрастным лицом, и шагнул вперед, когда назвали его имя, оставив Ма одного – рядом никого не было. Ма почувствовал непреодолимое желание закашляться, это был нервный кашель, и он подавил его. Его взгляд обежал комнату и встретил взгляд военного офицера в мундире, примерно его возраста, среди людей, стоящих слева. Этот офицер смотрел на него. Он кивнул Ма и улыбнулся. Искренне.
Дядя не назвал имени этого человека. Он стоял рядом с главным судьей Ханьцзиня, чье имя Лу Чао назвал: Ван Фуинь. Дядя Ма сказал, что он честолюбив и хитер, и неясно, на чьей он стороне.
Кажется, здесь все честолюбивы и хитры. Лу Ма давно решил, что такая жизнь не для него: разбираться в таких ситуациях, как эта, не говоря уже о том, чтобы создавать их.
Он скучал по «Восточному склону». Скучал с того самого утра, когда они уехали. Он не был таким, как отец, не был таким, как дядя, и не хотел быть таким. Он довольствовался тем, что почитал и любил их обоих, преданно служил им, служил богам и своим предкам. Он надеялся, что такая линия жизни приемлема для мужчины.
Кай Чжэнь, обладающий красивым голосом, произнес:
– Досточтимый посол, ваш император ждет ваших слов.
«Император, – вдруг осознал Ма, – еще ничего не сказал». Он тоже был высоким, узкоплечим, элегантным. «Как его каллиграфия», – подумал Ма. Глаза Вэньцзуна перебегали с одного лица на другое. Он нетерпеливый человек? Позволено ли думать так об императоре Катая? Глаза императора сейчас смотрели на дядю Ма.
Кай Чжэнь прибавил:
– Говорите, отбросив нерешительность, не посрамите империю и свою должность.
Лу Чао снова поклонился и сказал:
– Многоуважаемый и высокочтимый император знает, конечно, что нашей семье не свойственна нерешительность, – все присутствующие ахнули. Ма прикусил губу, опустил глаза.
Император Катая громко расхохотался.
– Нам это известно! – произнес он тихим, но очень ясным голосом. – Нам также известно, что это путешествие было трудным, эта поездка туда и обратно, в страну примитивных народов. Ваши усилия будут вознаграждены, Мастер Лу.
– Моя награда – это любая служба на благо Катая, великий господин, – дядя заколебался. Ма решил, что это пауза, что усилить впечатление. Чао продолжал: – Даже если мои слова вызовут неудовольствие некоторых из присутствующих здесь.
Снова молчание. Это неудивительно.
– Ваши слова хорошо продуманы? – спросил император.
– Иначе я бы опозорил свою семью, мой повелитель.
– Тогда расскажите нам.
«Голос дяди не так богат оттенками, как у Кай Чжэня, – подумал Ма, – но он звучит уверенно, и слушают его в тишине». Его отец, когда он говорит, тоже так действует на людей, на всю комнату; Ма позволил себе ощутить гордость.
Лу Чао, также подпоясанный красным поясом (послы имели самый высокий ранг, находясь на службе), обращаясь прямо к императору Катая, говорил то, что они решили сказать.
Сначала он спокойно сообщил, что с ними встречался военачальник алтаев.
– Это был не их каган, но я пришел к выводу, что он – более значительный человек, именно он руководит восстанием, в большей степени, чем престарелый вождь племени. Имя этого человека – Вань’йэнь.
