– Я не знала, что ты обрабатываешь свои шрамы.
И я делаю один шаг вперед.
Он отступает на шаг назад.
– И не думал.
– Тогда зачем тебе вот это? – Я поднимаю флакончик повыше. – Откуда ты вообще его достал?
– Это так, ерунда… – Он мотает головой. – Делалье мне принес. Смешно, да? Я чувствую себя дураком.
– Потому что сам не можешь обработать себе спину?
Он внимательно смотрит на меня, потом вздыхает.
– Повернись, – требую я.
– Нет.
– Ты делаешь проблему на пустом месте. Я уже видела твои шрамы.
Я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться.
– Что такое? Что тут смешного?
– Мне кажется, ты не такой человек, чтобы стесняться чего-то подобного.
– Я и не стесняюсь.
– Я уже поняла.
– Прошу тебя, иди спать.
– Но я не хочу спать. Ни чуточки.
– А вот это уже не моя проблема.
– Повернись, – снова прошу я.
Он подозрительно прищуривается.
– А зачем тебе вообще это лекарство? – снова интересуюсь я. – Оно тебе совершенно не нужно. И не надо его употреблять, если у тебя это вызывает такие неудобства.
Он молчит некоторое время, потом спрашивает:
– Ты считаешь, оно мне не нужно?
– Конечно, нет. Зачем?.. Они разве болят? Эти шрамы – разве они вызывают у тебя боль до сих пор?
– Иногда, – тихо отвечает он. – Но уже, конечно, не так, как раньше. И вообще, я на спине мало что чувствую.
Как будто что-то холодное и острое бьет меня в живот.
– Правда?
Он кивает.
– А ты расскажешь мне, откуда они у тебя? – шепчу я, отводя глаза в сторону, не в силах выдержать его взгляд.
Но он молчит, и эта пауза длится так долго, что я вынуждена снова поймать его взгляд.
По глазам невозможно прочесть никаких эмоций, его лицо тоже не выражает ровным счетом ничего. Он прокашливается и начинает:
– Это были подарки мне на день рождения. Каждый год, с тех пор как мне исполнилось пять лет. И так до восемнадцати. На мое девятнадцатилетие он просто не пришел.
Я застываю на месте от ужаса.
– Вот так. – Уорнер смотрит на свои ладони. – Так что…
– Он резал тебя? – хриплым голосом выдавливаю я.
– Это от кнута.
– Боже мой, – задыхаюсь я, закрывая рот ладонью. Мне надо теперь глядеть на стену, чтобы скорее прийти в себя. Я начинаю часто моргать и сглатываю боль и ярость, которые просыпаются во мне. – Прости, – с трудом проговариваю я.
– Я не хочу, чтобы ты испытывала ко мне отвращение, – тихо говорит он.
Я резко поворачиваюсь к нему. Мне немного страшновато.
– Надеюсь, ты это не серьезно?
Но его глаза говорят мне о том, что сейчас он не намерен шутить.
– Ты вообще когда-нибудь смотрел на себя в зеркало? – спрашиваю я, начиная злиться.
– Не понимаю…
– Ты просто идеальный мужчина, – говорю я, сразу забывая обо всем остальном. – Целиком и полностью. Твое тело. Оно пропорционально. Симметрично. С точки зрения математики ты до абсурда идеален. Это просто какое-то безумие – быть таким безупречным, как ты. То есть, – подытоживаю я, тряся головой, – не тебе вообще произносить подобные слова…
– Джульетта, прошу тебя, не надо со мной так говорить.
– Что? Но почему?
– Потому что это жестоко, – говорит он, теряя самообладание. – Это жестоко и бессердечно, и ты сама не понимаешь…
– Аарон…
– Я беру свои слова назад. Я больше не хочу, чтобы ты называла меня Аарон…
– Аарон, – повторяю я, на этот раз более настойчиво, – прошу тебя, ответь мне – ты ведь не думаешь о том, что я могу испытывать к тебе отвращение, да? Ты же не считаешь, что твои шрамы могут отпугнуть меня или что-то в этом роде…
– Не знаю, – отвечает он. Он ходит взад-вперед возле своего письменного стола, уставившись в пол.
– Я думала, что ты разбираешься в чувствах, – говорю я. – Мне казалось, что мои, во всяком случаи, были тебе вполне очевидны.
– Я не всегда думаю четко, – поясняет он, потирая лоб, потом и все лицо. – Тем более в тех случаях, когда затрагиваются мои собственные эмоции. Я не всегда могу быть объективным, а иногда мне приходится ограничиваться только лишь предположениями, – говорит он. – А они не всегда оказываются справедливыми. И теперь… теперь я вообще не могу полагаться на свои выводы. Потому что уже однажды мои действия привели к совершенно обратным результатам. Это было ужасно.
Наконец он поднимает взгляд и смотрит прямо на меня.
– Ты абсолютно прав, – шепчу я.
Он отворачивается.
– Ты сделал много ошибок, – говорю я. – Почти всегда ты поступал неправильно.
Он проводит ладонью по лицу.
– Но еще не поздно все поправить… И ты можешь это сделать…
– Пожалуйста…
– Еще не поздно…
– Не говори так со мной! – взрывается он. – Ты меня не знаешь – ты не знаешь, что я делал и что мне нужно сделать, чтобы все встало на свои места…
– Разве это не очевидно? И вообще, это теперь неважно, ты можешь сам выбрать свой путь и все изменить…
– А мне казалось, ты сама говорила, что не собираешься менять что-либо во мне!
– Я и не пытаюсь менять тебя, – негромко произношу я. – Я только хочу, чтобы ты понял одно: твоя жизнь на этом не заканчивается. Тебе совсем не обязательно быть таким, каким был раньше. Ты можешь сделать другой выбор. Ты можешь стать счастливым…
– Джульетта! – Он произносит всего одно слово. Его зеленые глаза впиваются в меня.
Я замираю на месте.
Я смотрю на его трясущиеся руки: он нервно сжимает и разжимает кулаки.
– Иди, – спокойно говорит он. – Я не хочу, чтобы ты сейчас оставалась тут.
– Тогда зачем ты привез меня сюда к себе? – сержусь я. – Если ты не хочешь видеть меня…
– Как ты не можешь понять! – Он смотрит на меня. И в его глазах я вижу столько боли и отчаяния, что у меня перехватывает дыхание.
У меня тоже начинают дрожать руки.
– Что я должна понимать?
– Я люблю тебя.
Он сломлен, и теперь я ясно вижу это.
У него ломается все и сразу. Голос. Позвоночник. Колени. Лицо.
Он сломлен.
Ему приходится схватиться за край стола. Он не может выдержать мой взгляд.
