Енко Малныче ухмыльнулся:
– Однако Хабча-минрена – сильный дух, я ж сказал уже. Боюсь, один не справлюсь.
– Оставайся, Афоня, – вздохнул Ондрейко. – Может, и вправду поможешь чем. Коль уж просит.
– Разве что молитвою животворящей да именем Господа нашего Иисуса Христа! – дотронувшись до креста, пономарь истово сверкнув глазами. – Ну, раз скажете – пойду. Авось и вправду помогу словом Божиим!
Прошедшие с начала похода два года не прошли для Афони даром – парень раздался в плечах, вытянулся, превратившись из нескладного отрока в доброго вьюноша с узким, уже тронутым первым пушком, лицом и пылким взором. Вот и сейчас он возвращался к колдуну с явным достоинством, не бежал – вышагивал неторопливо, а подойдя к шалашу, осанисто перекрестился:
– Господи Иисусе Христе, на тебя уповаю!
– Ну, заходи уже, – недовольно промолвил колдун. – Ненадобно раньше меня начинать, как скажу, тогда свои чары и выставишь.
– Не чары, но слово Господне! – Афоня важно кивнул и, склонившись, вошел в шалаш следом за своим знакомцем.
Енко – и когда только успел? – уже разложил у изголовья раненого небольшой костерок с едким дымом и, войдя, первым делом бросился к дурно пахнущему мешку, что до этого лежал в тенечке под кустами. Склонился, оглянулся:
– А вот теперь помогай, любезнейший друг мой! Тут вот подержи… ага…
Афоня придержал завязки, а молодой колдун, запустив руку в мешок, проворно вытащил оттуда… отрезанные человеческие головы!
Нет, не казацкие – массивные, с надбровными дугами и маленькими глазками… головы людоедов-менквов!
– Господи Иисусе… Богородица-дева… – с отвращением сплюнув, быстро закрестился пономарь.
Он даже хотел было выбежать вон из чума и выбежал бы, кабы Енко Малныче не схватил за руку:
– Ты хочешь друга своего от злой смерти спасти? Тогда делай, что я скажу…
– Да уж делаю…
– Головы эти по краям от головы раненого клади… вот так… И знай – от смерти неминуемой только чужими жизнями спастись можно. Ну, вот… все вроде. Начнем!
Ты пока в уголке присядь… позову, когда понадобишься.
Дождавшись, когда Афоня усядется, колдун и сам, скрестив ноги, уселся в изголовье больного, как раз между мертвыми головами, коих насчитывалось семь. Сел, подбросил в костер какие-то пахучие травы, опустил голову… забормотал, раскачиваясь, вначале тихо, а потом все громче и громче. Пономарь кое-что понимал… далеко не все, правда.
– О, великий Нга, хозяин подземного мира… Я привел тебе семь слуг, верных и сильных. Вот их головы, а тела ты сделаешь сам. Владей четырьмя! Трех же передай Хабче-минрена – пусть владеет во благости, как духи тьмы владеют взрезанным желудком оленя. Семь частей желудка, семь голов… О духи подземные! Чуете, чуете вкусный дым? Придите, возьмите… Это тебе, Мал Тэнра, существо без рта и кишок, а это тебе, Сустана, тощий, безмолвный… А ты, Хаясосяда, безумный дух, где? А, вот ты пришел… Извини, не заметил… А вот и брат твой – Ицуцяда… ешьте! Ух, Мэдна – вдыхай поглубже дым… Насыщайтесь! И ты, Хабча-минрена, не отказывай себе ни в чем… Что?! Трех голов мало?! А не слишком ли ты рот разинул, а? Эй, Ицуцяда, Мэдна, Сустана! Эй, Хаясосяда, Мал Тэнра! Слыхали? Жадный дух Хаче-минрена в семь раз больше вас захапать хочет! Эй, эй… не бросайся на меня… Эй… Хабча! Эй… ах ты ж… А вы что сидите?
Сидевший до того почти что недвижно Енко Малныче вдруг резко скривился, согнулся, словно его вдруг ударили под дых, и, растянувшись возле раненого, принялся кататься, сбивая мертвые головы, словно бы боролся с кем-то невидимым! Наносил удары, лягался, кусался… И вот – застыл, закатил глаза… Язык колдуна вывалился, из груди вырвался хрип…
– Именем святым демонов заклинаю! – встав, Афоня схватился за крест. – Изыдите, проклятые поганцы! Словом твоим, Иисусе, заклинаю, образом твоим святым, пресветлая Богоматерь-дева! Аще похощет кто крови – так подавитеся! Аминь, аминь, аминь!
– Ху-у-у-у… – усевшись, Енко долго откашливался, а потом вдруг улыбнулся, переведя дух. – Вовремя ты… Я же говорил, с Хабчей-минрена справиться очень непросто.
– Но ты справился?
– Мы вдвоем. Я и ты. Теперь твой друг будет жить. А ногу я вылечу.
Афоня перевел взгляд на Силантия – тот лежал как лежал, лишь дыханье будто бы стало ровнее.
– Пусть спит… – прошептал колдун. – А мы выйдем… Нам тоже надо спать, спать много…
Он и уснул, едва вышел из шалаша – повалился без сил у костра, а верный Ноляко встал рядом, грозно помахивая хвостом. Охранял.
Пономарь же зашагал к дальнему ельнику, позвать остальных.
– Ну, как там Силантий? – поинтересовались казаки.
Афоня пожал плечами:
– Вроде и, спаси Господи, ничего себе. Лихоманка прошла, а вот нога… Енко сказал – чтоб срослось, время нужно.
– Знамо дело, время, – возвращаясь к костру, Ондрейко Ус чуть поотстал, подхватил за локоток Афоню и тихо спросил: – А что колдун-то? Мы-то ему зачем понадобились? Что супротив своих с нами задружиться решил?
– Не свои они ему – недруги, – так же тихо пояснил юноша. – Сказывал, казнити за что-то хотели, насилу убег. А зачем мы ему – как проснется, спросим…
– Зачем? – проснувшись ближе к ночи, Енко Малныче обвел насмешливым взглядом новых своих сотоварищей. – Знаю я, где ваше селение. И знаю, что вы домой вернуться хотите. Я – тоже. Надоело уже в тайге да тундре мошку кормить. С тобой, друг мой… – колдун весело посмотрел на Афоню, – я тоже пройду. Вместе мы с оберегами сладим!
– С какими еще оберегами? – насторожился пономарь.
– С теми, что от меня поставлены, да заговорены на драконьей крови. Я один заклятье то разрушить не сумею, а вот с тобой… с тобой попробую!
Афоня быстро перекрестился и скривился:
– Окстись, окстись, языческая душа! Что я тебе, кудесник, что ли?
– Кудесник не кудесник, – хитро прищурился Енко, – однако с Хабчо-минрена управился. Как ты сказал – «силою животворящего креста». Крест, да – так ведь твой оберег называется?
– Тьфу ты… спаси Господи.
– Что? – нетерпеливо переспросил Ондрейко Усов. – Что он говорит-то? Крест зачем поминает?
– Вместе с нами хочет идти, – пономарь обернулся к своим: – Говорит – по пути, мол.
– А что… дорогу он, мыслю, ведает, – вступил в разговор кормщик. – От всякой нечисти колдовской упасти сможет. Если со своими разругался – чего ж нам ему не помочь… не использовать? Путь-то не близкий.
– А если он нас погубити похощет? – Семка Короед опасливо покосился на колдуна. – Что тогда?
Огнев расслабленно отмахнулся:
– Хотел бы – давно б погубил. Если колдун добрый. А если плохой – так тем более его бояться нечего! Не, казаки, ежели он дорожку ведает – так с ним и пойдем. Мое слово.
