Старуха Нине-пухуця давно уже делала знаки, мол, заканчивай-ка поскорей все беседы, гони прочь эту простушку, чай, дела поважней есть!
Помахав Тертятко рукой, Митаюки-нэ подошла к старой ведьме:
– Однако пора и вход открывать, так?
– Откроем…
Нагнувшись, старуха одним движением руки схватила ползущую в траве змею и ловко открутила ей голову:
– Думаю, змеиной крови нам вполне хватит. Ведь только открыть…
– Да! И еще успеть, чтобы все прошли.
– Ой, не тревожься, дева. Успеем.
Распластав змею кремневым ножом, обе колдуньи измазали кровью лица, разбросав части змеиной кожи по всем сторонам – всем духам, голову же кинули на север:
– Прими нашу жертву, великий Нга!
Умилостив духов, женщины приступили к колдовству – нужно было делать все быстро и вместе с тем осторожно, чтобы не повредить наложенное ранее заклятье, а лишь немного его ослабить, надеясь, что вскоре оно возродится вновь.
– О, великая Праматерь Неве-Хеге…
– Могучий Нга-Хородонг…
– И вы, славные Хэдунга и Мэрю, дочери отца семи смертей…
– Грозный Темуэде-ни, пусть тень от твоей небесной упряжки не упадет на нас…
– Пусть эта кровь сделается вашей…
– Пусть то, что сделали одни, смогут переделать другие!
Причитая и бормоча слова заклятья, обе колдуньи скинули с себя всю одежду, при этом Нине-пухуця тут же обратилась в грудастую молодку, видимо, полагая, что богам так будет приятнее. И теперь уже две молодушки, нагие и вымазанные змеиной кровью, закружили вокруг старого оберега, постанывая и взмахивая руками, словно б это били своими крылами пытающиеся взлететь птицы.
– О великая Праматерь!
– Неве-Хеге!
– Прими эту кровь, пей, ешь ее!
– Пусть так и будет! Так!
Все быстрей и быстрей кружили колдуньи вокруг связанных прочной нитью птицелова рябин с оберегом, все громче выкрикивали заклинания и даже расцарапали себе кожу ногтями – на животах, на груди…
– О, великая Мать!
– О, духи рябиновой рощи!
Кружить нужно было быстро, и, главное – в верном направлении: чтобы убрать наложенное на оберег заклятье – против хода солнца, чтоб наложить новое – наоборот. И этот тонкий момент надо было еще уловить, почувствовать… обе колдуньи сделали это разом! Застыли на миг, повернулись…
– О великая Неве-Хеге!
…побежали в обратную сторону, словно закручивая только что распутанные нити. И тут тоже главное было – не перестараться, не переборщить, иначе можно было дать оберегу такую силу, что и вообще нельзя будет пройти…
Впрочем, и этот момент обе ведьмы ощутили разом. Разом замерли, бросились на колени, воздев окровавленные ладони к небу… и – одновременно – упали в густую траву.
– Ну, все. – Старчески кряхтя, Нине-пухуця поднялась, потянулась за разбросанной тут и там одеждой. – Мы все, как надо, сделали, девочка.
– Я знаю, что – как надо, – Митаюки-нэ поспешно спрятала улыбку. – Теперь надобно поскорее идти, всех разбудить. Нельзя терять времени!
– Вот это ты верно сказала – нельзя!
Яхаивар встретил незваных гостей гнетущим ощущением брошенности и пустоты. Поваленные чумы, полусгнившие хижины, сгоревшие остовы храма великого Нга и дома воинов – все казалось каким-то ненастоящим, будто бы в этом селении никто никогда не жил, не любил и ни во что не верил.
– Бездушье… – тихо промолвила Митаюки-нэ. – Ничего… еще не время…
– Что ты сказала, милая? – обернулся идущий чуть впереди Матвей Серьга.
Рослый, сильный, с обнаженной саблей в руках и приплюснутом татарском шлеме, он являл собой образец воина, неудержимого и удачливого завоевателя, перед бешеным натиском которого не устоит ни одна крепость.
– Говорю, нет здесь никого, – юная ведьмочка улыбнулась. – А место хорошее – тут и озеро, вон, и ручей… и зверья гнусного нету.
– Ручей, это славно, – прищурившись, назначенный атаман с подозрением оглядывал брошенное селение. – И озеро… А вот насчет зверья – не уверен! Изгороды-то нет – волчатники вполне могли пробраться, затаиться…
– Ха – изгороды! – не удержавшись, хохотнула дева. – Да тут…
Она хотела было сказать про обереги, да вовремя прикусила язык – и вовсе не надобно муженьку лишних знаний.
– Ты что смеешься-то? – опустив саблю, Матвей обиженно покусал ус.
– Ничего, – повела плечом Митаюки. – Просто представила вдруг, как вы будете частокол городить.
Казак одобрительно ухмыльнулся:
– Про частокол – это ты верно сказала! Посейчас передохнем малость – и начнем. Долго ли здесь жить, мало ли – а без частокола никак. Соплеменницам своим скажи, Ми, чтоб располагались да поснидать готовили. Эх… – Матвей погладил бороду. – Боюсь, как бы сейчас не разбежались они.
– Не разбегутся, – успокоила Митаюки-нэ. – Они ж не здешние, с Севера. Никто их тут не ждет, бежать не к кому… да и на севере тоже – не к кому, да. Кому они нужны-то теперь? Разве что твоим славным воинам.
– Уж этим-то – да-а! – атаман громко расхохотался. – Эти-то до баб – хватки. Ухтымко!!!
– Звал, атамане? – подскочив к старшому, молодой ватажник задорно сверкнул синими, как весеннее небо, глазами.
Митаюки на миг позавидовала подружке, Те – все ж таки такого красивого парня себя в мужья отхватила! Впрочем, у нее-то самой куда лучше – вождь.
– Звал, звал, – кивнув, Матвей Серьга вдруг скривил губы в улыбке: – Ты чего саблю-то не уберешь?
Ухтымко хлопнул ресницами:
– Так ведь думаю, вдруг да супостат какой притаился? Выскочит, тут я его – сабелькой – ух ты!
– Что ж, правильно думаешь, – одобрительно кивнув, старшой перешел к делу. – Саблюку свою, однако, прячь, готовь секиру, парней собирай – поснидаете быстренько да деревья на частокол рубить пойдете. К ночи-то частокол бы нужон…
– Не успеем за день, – честно возразил казак. – Деревня-то, чай, немаленькая.
Атаман покусал губу и недобро прищурился – не любил, чтоб ватажники так вот, запросто, со своими мыслями поперек батьки лезли.
– Вижу, что немаленькая, у самого глаза есть. Не о всей деревне покуда речь – огородим во-он тот домишко, – Матвей показал рукой, – он и большой – коли потесниться, на всех места хватит – и крыша там есть.
Отошедшая чуть в сторонку – знала, не шибко-то нравилось мужу, когда молодая жена во время дел важных рядом вертелась – Митаюки-нэ глянула на указанный дом и вздохнула.
Дом девичества! Сколько с ним всего связано – и подружки, и мудрые наставницы, и веселье по ночам, и первые охи-вздохи по молодым парням-воинам… Детство там прошло и юность.
