— Что вы на меня так смотрите? — нервозно поинтересовался он, одергивая штанину.
Белую с золотым кантом.
И поплиновый жилет ярко-розового колеру с вышитыми райскими птичками. А пиджак клетчатый, по новой моде в талии присобранный, и с хлястиком еще…
Светлые ботинки.
Темно-рыжая борода… кожа медная, суха, и сухость эта ощущается даже через тонкий шелк перчаток Ядзиты.
Хорошие руки. Надежные… у отца вот белыми были…
…и остались.
Встречать их вышел старый Кристоф, единственный из слуг, кто остался при поместье. И Ядзита подивилась тому, что за прошедшие месяцы ничего-то не переменилось… старое имение, древнее. Сад одичалый подобрался к самым окнам, забросил на них гибкие плети плюща и птичьего винограда, который уже начал вызревать, привлекая к дому стаи воробьев.
Некогда Ядзита и сама пыталась есть эти крохотные темно-синие ягодки. От них болел живот, а во рту появлялась странная сухость, которая не исчезала, сколько воды ни выпей… пила… сама тягала воду из колодца… и он здесь, во дворе, темно-красные камни проглядывают сквозь редкие прорехи в покрывале мха. Вода из колодца пахнет тиной.
Или это не тина?
Двор зарос снытью и крапивой. И кучер недовольно крутит головой, ему не по вкусу это старое странное место. Здесь небось и конюшни приличной нет.
Людям тоже несладко придется.
Дом древний. И крыша частью обвалилась, а где не обвалилась, там она протекала. На самом хребте проросли березы, вцепились тонкими корнями в древнюю черепицу, распластали поверху ветвяные сети…
…Северная башня сгорела, еще тогда, в далеком детстве Ядзиты, и ныне взирала на нее черными провалами окон с упреком и надеждой.
А окна Южной светились зыбким рыжим светом.
— Панночка Ядзита. — Кристоф подал руку, и Ядзита приняла, а потом…
— Не смогли уйти? — спросила она, коснувшись ножкой земли.
…накануне шел дождь, и земля размокла, набрякла.
— Как же я его брошу-то? — ответил Кристоф.
— И как вам…
— Неплохо, знаете… спина вот болеть перестала. А вы, значит, вернулись…
— Ненадолго.
— Наши будут рады.
Аврелий Яковлевич, выбравшись из экипажа, долго озирался, шевелил бровями и себя за бороду щипал. Место это нравилось ему еще меньше, чем кучеру, который весьма надеялся, что господа вспомнят о нем и отпустят восвояси.
Ведьмак вспомнил:
— Милейший, отнеси багаж в дом. И коней распряги…
…и бросил злотень, радуясь тому, что загодя договорился о недельном найме.
— А ты, девонька, веди давай… показывай семейное гнездовище.
Скрипнула дверь.
— Ядзя пришла! — Клео съехала по широким перилам. — Ядзя! А я выросла!
— Да неужели?
— Ага!
— Дорогая, — Люсиль спускалась по лестнице, придерживая ветхое платье, — вам явно не хватает сдержанности. Леди не следует столь бурно проявлять эмоции…
— Ах, Ядзечка! А похорошела-то как! — Марта вышла из стены. — Люську не слушай, она у нас решила ледью заделаться…
— Я, между прочим, рождена была в благородном семействе, где…
— …не успели всю дурь выбить, — фыркнула Клео, повиснув на шее. — А ты такая взрослая стала… а это кто? Тоже жених?
Аврелий Яковлевич, разглядывавший изрядно потраченное временем убранство холла, от этакого предположения закашлялся и сипло выдавил:
— Нет.
— Нет, — подтвердила Ядзита с некоторым сожалением, которое, как она надеялась, не было слишком заметно.
— Жаль. А то нам понравилось…
— Болтаешь много, — зашипела Люсиль, глядя на ведьмака искоса.
Тот сделал вид, будто не слышал… да и зачем, когда знает правду?
Ядзита рассказала.
Еще тогда, когда пришел он к ней…
…камера.
…и узкая лежанка с соломенным матрацем. Одеяло теплое, под которое Ядзита с головой забралась. Так и лежала, суда дожидаясь. А в том, что суд состоится всенепременнейше, она не сомневалась: слишком многие видели…
…слишком многие знают.
Нет, Ядзита не боялась смерти и обиды не испытывала, скорее уж желание, чтобы все поскорей закончилось. И когда скрипнула дверь, она села, торопливо оправив не особо чистое платье.
— Страдаешь? — осведомился Аврелий Яковлевич, прислоняясь к косяку. Выглядел он преотвратительно и слаб был, и эту слабость Ядзита чуяла остро.
— Нет, — ответила она.
— И правильно. Пострадать завсегда успеется… что делать думаешь?
— А у меня есть выбор?
— И верно… не особый… плаха — она не выбор, а… — Он махнул рукой и вошел.
Дверь за собой притворил.
Добрался до лежанки, сел и со вздохом ноги вытянул.
— Не те у меня годы уже, чтобы этак забавляться, — сказал брюзгливо. — На от, съешь конфетку.
И из кармана коробку монпансье вытащил. Яблочных. Ядзита их с детских далеких лет любила. Правда, покупала нянечка карамельки самые дешевые, которые на вес, а не этакие, в размалеванных жестянках.
— Спасибо, — сказала она.
— Пожалуйста… а выбор у тебя, девонька, такой. Или идешь на службу его величеству… или в монастырь…
— А плаха?
Аврелий Яковлевич усмехнулся:
— А что, так сильно хочется?
— Совсем не хочется.
— От и правильно. Жизнь… она хорошая штука…
Ядзита сразу ему поверила. И выбор свой сделала, верно, еще до появления ведьмака.
— А… что надобно королю?
— Надобно… надобно, чтобы беспокойники покой находили… ну и… Хельмов храм пустым стоит. Разумеешь же, что не людям с богами шутки шутить. Раз уж ты на роду Проклятым отмечена, то и быть тебе нынешнею жрицей. Ясно?
Что ж неясного.
Черные камни, в которых сокрыта иная, нечеловеческого рода сила, звали Ядзиту. И можно было тысячу раз говорить себе, что зов их рожден сугубо воображением, но…
— Нам понадобится клинок…
— И алтарь.
— Алтарь уже есть, — сказала Ядзита. — Он… согласится переехать.
Аврелий Яковлевич разулыбался, и улыбка, следовало сказать, переменила хмурое его лицо, которое сделалось и моложе, и красивей.
— От и умница моя… а ножичек, то верно, заберем… негоже таким вещам без присмотру быть.
Ядзита кивнула.
— И… я… мне… мой отец не должен больше… надо мной власть…
