— В постели с Богуславой? — уточнила Мазена, бросив взгляд на эту самую Богуславу, которая ныне казалась совершенно безразличной к происходящему вовне.
— Не в постели. — Габрисия поморщилась, поскольку и ныне воспоминания ей были неприятны. — Но… почти… полагаю, если она здесь, то… до постели дело не дошло… и не в этом дело, просто… они оба надо мной посмеялись, над той, какою я была. А я прекрасно знала, что некрасива. Но уродливой… мой жених был пьян, а потому несдержан в словах. Сказал, что его от меня тошнит и… и ему нужна не я, но отцовские земли. Это было оскорбительно.
Она говорила сухо, подчеркнуто равнодушно и не глядя на Себастьяна.
— Сейчас я вынуждена признать, что этот случай произошел весьма своевременно. Я не успела выйти за него замуж. А заодно и поняла, что внешность все-таки важна.
— И стали искать варианты ее улучшить?
— Именно.
— Как вижу, нашли.
Габрисия усмехнулась и сложенными щепотью пальцами провела по своей щеке.
— Нашла. Не ведьмака, если вы об этом. Волшбой можно изменить что-то… малое… или большое, но как надолго? Мне не нужна была иллюзия. Я хотела измениться сама. Корвин помог. Он… родом из Хольма… в Хольме совсем иная медицина. Толика чар и много труда. Он резал и сращивал… было больно, но я терпела, пока Корвин перекраивал мое лицо. Он сказал, что оно красиво, просто… нужно немного исправить. Изменить форму подбородка, разрез глаз. Уменьшить нос. И да, мама была против, но она меня поняла. Сказала, что, возможно, будь она помоложе, рискнула бы…
— Ваш Корвин, как понимаю, находится здесь незаконно?
— Да. Он вынужден был бежать. В Хольме… свои порядки. Ему грозила смерть, и Корвин предпочел рискнуть. На мое счастье, ему удалось переправиться через Серые земли…
— Или ему помогли, — очень тихо произнес Лихослав. — Если ее Корвин был нужен Хозяйке…
Евдокия кивнула.
Логично.
Да и Себастьян, похоже, о том же подумал.
— Что ж, множество ложных целей… такая интересная игра… такая увлекательная… несколько конкурсанток, у каждой из которых своя тайна… Ядзита видит беспокойников, а заодно уж и Хельму служит, она, а не Эржбета — новая жрица… Эржбета живет заменной жизнью и почти целиком уходит в выдуманный мир. Мазена использует запрещенные проклятия, чтобы прикрыть свой позор. Габрисия связалась с хольмовой волшбой, и вздумай Аврелий Яковлевич ее проверить, увидел бы следы… А вы, Иоланта? Что не так с вами?
Она стояла, опираясь на руку Матеуша, и робко улыбалась, вот только улыбка эта была… ненастоящей? Евдокия нахмурилась.
Перед глазами плыло.
И мир двоился… или нет, не мир, он оставался прочен, устойчив, и во многом потому, что мир этот Лихо держал. А вот с Иолантой было неладно. Она менялась, и из-под одного обличья проступало другое.
— Значит, со мной что-то не так? — поинтересовалась Иоланта иным голосом, в котором слышалась откровенная насмешка. — Ты забавный мальчик… и, пожалуй, мы долго могли бы выяснять, прав ли ты или же ошибся. Однако будем считать, что тебе повезло. Угадал. Кстати, лишь поэтому?
— Нет. — Себастьян собственной правоте не слишком обрадовался. — Еще кое-что… снимки от одного хорошего… ладно, не очень хорошего человека, зато профессионала крепкого… и вот случилось так, что этот профессионал вас и с одного ракурса снимал, и с другого, и с третьего. У меня этих снимков дюжины две или три. Не считал, честно. Да только заметил одну интересную деталь: ни на одном вашей левой руки не видать. Держите вы ее хитро, скрываете, полагаю, по давней привычке… оно ведь и правда. Знающий человек ненароком и сквозь морок ваше клеймо заметить может. Вот и прячете ручку-то…
— И это можно было бы объяснить, — сказала колдовка. — Если бы я захотела.
— Но вы не хотите?
— Нет. А ты продолжай, продолжай, пока можешь.
— Спасибо. — Себастьян отвесил церемонный поклон. — И вправду продолжу. Был еще один нюанс. Видите ли, я уже говорил, что многое в этой истории переплелось… к примеру, панна Клементина… она ваша дочь?
— Внучка…
— Внучка… внучка, которую ваша дочь родила от короля, но дитя боги обошли колдовским даром, оттого вы и отдали ее отцу. И, пожалуй, еще затем, чтобы при дворце имелся собственный человек. Это полезно, так ведь?
Лицо Иоланты расплывалось. Евдокия пыталась разглядеть черты того, другого, которое проступало, но не могла. Пыталась отвести взгляд, поскольку, меняющееся, это лицо было неприятно, едва ли не тошнотворно, но вновь же не могла. И, зачарованная переменой, устремилась бы вперед, к этой, несомненно, опасной женщине, когда б не Лихо.
— Не смотри, — сказал он, закрыв глаза ладонью. А потом, верно опасаясь, что и этого будет недостаточно, развернул Евдокию и прижал ее голову к своей груди. — Не надо на нее смотреть… это колдовка, и очень сильная… очень темная… я встречал как-то подобную, на границе самой… они идут к Серым землям, там ведь нет закона, а люди есть… колдовки совсем уж без людей не могут…
— Вроде пана Острожского?
Лучше говорить о нем, а заодно уж слушать: что голос Лихо, напряженный, с легкою хрипотцой, с рычащими нотами, которых становится больше, что сердце его суматошное.
— Вроде пана Острожского, — согласился он. — Дрянные люди, темные… но их не трогают… перемирие… никто не желает злить Хозяйку…
— Она…
— Не думаю.
— Ко всему, когда человек этот так недоволен жизнью. А если и не совсем недоволен, то рассказать ему можно о том, как плохо ему живется, как его… или ее обижают… исподволь, слово за слово… где вы встретились, панна Клементина?
— Не ваше дело.
— Мое, — возразил Себастьян. — Еще как мое. Для нашей истории сие не принципиально, но, полагаю, вас отыскала родная бабушка, которая рассказала печальную историю о колдовке, королем соблазненной и брошенной в тягости, о том, что скрываться от гнева королевского ей пришлось на Серых землях, а там, среди нечисти, не место дитяти… что мать желала ему иной, счастливой судьбы…
— Зачем он так? — Евдокия вцепилась в рубаху Лихослава. — Это… это неправильно.
— Возможно, но если он говорит, значит, надо… не волнуйся. Я не позволю вас обидеть.
Поверила.
Ему так хотелось верить.
А еще страшно вдруг стало, потому как и вправду не позволит, пока живой, человеком ли, волкодлаком ли, не суть важно, главное, он, не задумываясь, встанет между ними с Аленкой и колдовкой. А колдовка сильна… и если она на Серых землях бывала, то и с волкодлаками, надо полагать, встречалась.
Убьет.
А как тогда Евдокии жить?
— Но правда в том, что дитя, лишенное дара, не было нужно матери. А вот отец о вас заботился. И брат ваш, невзирая на разницу в происхождении, вас любил, так любил, что счел нужным потакать всем вашим капризам. Но вы все одно считали себя несчастною, обиженной… это ведь так просто, панна Клементина, сидеть и обижаться на других людей. Не знаю, долго ли пришлось вас убеждать, полагаю, что недолго… но, как бы там ни было, им требовалось добровольное согласие, верно?
