— Резонно. Но… не факт. Мы можем только догадываться, что там произошло на самом деле.
— Я думаю, ей позвонили и попросили приехать! Она и поехала.
— А что было дальше?
— Он встретил ее, сел к ней в машину и убил… почему-то. А потом отогнал «Тойоту» в Бородинку.
— Значит, ты, Савелий, уверен, что он, садясь в машину, уже знал, что убьет девушку, так?
Савелий озадачился. Помолчав, кивнул:
— Ну… да, наверное. Или они поссорились. Не знаю.
— Я тоже думаю, что знал. А раз так, то не важно, как именно он убедил ее взять «Тойоту» — то ли позвонил, то ли при встрече. На данном этапе это не суть важно. Главное было выманить ее. И я предположил самое простое: он убил Алину по дороге из Еловицы в Бородинку. Была ночь, на улицах практически пусто, их двое… Потом труп можно спрятать на заброшенной стройке, закопать в лесу, в той же Бородинке. Как тебе уже известно, Савелий, лесок прочесали с собаками и ничего не нашли. В пригороде, за пару километров до выезда на Бородинку есть закрытое старое кладбище, о котором я сразу же подумал. Идеальное место…
— Ночью ничего не видно, там такие заросли, не понимаю. Он что, знал о склепах?
— Не важно, Савелий. Он хотел спрятать ее, а куда — в склеп или за памятник, — опять не суть важно. Ему попался склеп, он затащил ее туда. Тем более это сооружение рядом с главной аллеей, всего-навсего метрах в двадцати от ворот. То есть он не стал прятать ее далеко. И я уверен, у него был с собой фонарик. Или он видит в темноте как зверь.
Савелий поежился. Ему хотелось спросить, как была убита девушка, но что-то его удерживало.
— Алину задушили, Савелий, — ответил Федор. — Поясом от ее собственного жакета. А кроме того, убийца унес ее туфли!
Зотов ахнул.
— Да, да, Савелий. Алину убили так же, как ту первую невесту.
— Это тот же человек!
— Возможно. Или… — Федор замолчал и посмотрел на приятеля. — Или убийца Алины знал о первом убийстве.
— Но тогда что же это получается… — пробормотал Савелий. — Значит, причина не в девушках, а в женихе, это ему мстили! И он должен знать! Или догадываться!
— Согласен.
— А туфли при чем? Зачем он уносит их туфли? Какой в этом смысл?
— Не знаю. Спросим его когда-нибудь, возможно.
— Ты сказал, что убийца другой, он просто знал о первом убийстве… Тогда получается, что это кто-то из близких, кто рядом и знал, что Зинченко в командировке. Алина была с ним знакома, она его не опасалась. Он выбрал удачный момент и… Или это… жених? Но зачем?!
— Я не утверждал, что убийца другой, я сказал, что, возможно, другой. Возможно! И кроме того… — Федор задумался на миг. — Знаешь, Савелий, мне почему-то кажется, что он не планировал убийство, оно было спонтанным.
— Как не планировал?! А то, первое, тоже не планировал? Как это? Не понимаю!
— То есть ты хочешь сказать, что первое было спонтанным, а второе при схожих обстоятельствах не может быть спонтанным, оно выглядит уже как преднамеренное, так? — спросил Федор.
— Ну… да… не знаю! А почему ты считаешь, что он не планировал убить?
— Во-первых, Савелий, мы не знаем, что это тот же человек. Во-вторых, у него не было с собой орудия убийства, и он воспользовался поясом жертвы. В-третьих, он не продумал детали, ему просто не хватило времени. Ту, первую девушку он убил в парке, сложил ей руки… и так далее. Он выставил ее на обозрение. А Алину он спрятал. То есть складывается впечатление, что убийство для него оказалось внезапным, неподготовленным, понимаешь? Он растерялся и спрятал ее, вернее, убрал с глаз долой. Прячут иначе. Некоторые психологи считают, что убийца закрывает лицо жертвы ветками, одеждой, чем угодно, испытывая чувство вины и раскаяние. Спорно, конечно, но что-то в этом есть. В данном случае это может говорить об отсутствии преднамеренности.
Савелий неуверенно сказал:
— Но он снова унес туфли…
— Это узнаваемая деталь, то, что объединяет оба убийства. Шнурок и туфли, похоже на почерк. Если бы не туфли, то возник бы вопрос, он ли убил. Это уже легенда, ритуал, он вкладывает в убийства особый смысл. Он или тот, кто знал о первом убийстве и повторил обряд.
— Имитатор!
— Именно. Но кем бы он ни был, Павел Зинченко его знает, такое у меня внутреннее чувство. Не может не знать. У него было около двадцати лет, чтобы осмыслить убийство первой девушки и прийти к каким-то выводам или хотя бы заподозрить кого-то. Полина говорила, что он страшно переживает, стал пить. Я видел его: обросший, страшный… Коля говорит, бычара, здоровый, сильный мужик…
— Он переживает трагедию! — воскликнул укоризненно Савелий.
— Я не спорю, но как-то все слишком.
— Ты считаешь, это он? Обеих?..
— Не знаю. Я хотел сказать, Савелий, мне кажется, тут еще и чувство вины.
— Что не уберег!
— Не только. Он знает, кто убийца. Или догадывается.
— Но это же абсурд! Почему он тогда молчит?
— Не знаю. Возможно, вначале не знал, а потом уже не решался сказать. Коля хотел привезти его на опознание, но не нашел. Дома его нет, телефон не отвечает.
— Сбежал!
Федор молча развел руками.
— А кто ее опознал? Подруга?
— Да. И мне пришлось присутствовать. Ей стало плохо.
— Бедная девочка.
Федор кивнул.
— А где она сейчас? Не надо бы оставлять ее одну.
Федор не ответил. Ему не хотелось рассказывать Савелию, что Полина у него дома и он оставил ее одну, чтобы дать ей успокоиться, поплакать.
Он все время поглядывал на электронные часы над барной стойкой, прикидывая, не пора ли лететь домой. Савелий был так потрясен, что ничего не замечал. Федор ожидал, что вот-вот придет Коля, и тогда он сбежит. Но капитана все не было. Наконец Федор не выдержал и набрал его номер. Астахов долго не отвечал, потом откуда-то издалека раздался родной голос:
— Ну! Ты, как всегда… Давай! Не могу сейчас! Как Полина? Тут такое…
— Зинченко нашелся?
— Пока нет. Но найдется! Я его из-под земли достану!
— Коля, я подумал…
— Опять каркаешь?
— Я уверен, он что-то знает. Или догадывается. Мы с Савелием решили, что знает, надави. И еще… Зинченко опасен убийце, понимаешь?
— Не дурак! У тебя все?
— Все. Если еще не поздно.
— К черту!
…Федор примчался домой, позвонил. Никто не спешил открывать ему. Он снова нажал на кнопку звонка. И снова тишина в ответ. На мгновение ему стало страшно — холодный сквознячок пробежал по позвоночнику, хотя он прекрасно понимал, что страх его нелеп и иррационален. Он достал ключи, не сразу попал в замочную скважину. Распахнул дверь, бросился в гостиную. В квартире было темно. Он включил свет и застыл на пороге — комната была пуста. На журнальном столике белела записка. Он перевел дух. Подошел на негнущихся ногах, взял листок. Там было всего несколько слов.
