— А его имя Алекс Высотин? — с грустной улыбкой спросила я.
— Высотин, Высотин. Только его Сашкой зовут, а не каким-то там Алексом, — подтвердила Мария Николаевна. — Да ты садись, дочка, садись.
«Что же, — подумала я, присаживаясь у стола, — кое-что проясняется. По крайней мере, не нужно искать таинственного сына. Но что же это? Неужели Антон так молод?»
— А сколько лет вашему внуку сейчас?
— Двадцать третий год пошел, — сморщилась в гордой улыбке Мария Николаевна. — В армии уже отслужил и техникум окончил. Вот, правда, стихи взялся писать, но это ничего, это тоже неплохо, если стихи-то хорошие. Ты как считаешь?
— Согласна, — кивнула я. — Значит, все эти годы Антон с вами жил?
— А с кем же еще? Вот мы с дедом его и воспитывали. Ничего, слава богу, воспитали. — Она вздохнула.
— А как же тогда его отец нашел? — осторожненько поинтересовалась я.
— Так это Антошка сам его сыскал, — вполне живо отреагировала бабуля. Может быть, история с поисками отца относилась к тем, которые никогда не устают рассказывать, хотя я, конечно, была уверена, что рассказывается она далеко не в первый и, скорее всего, не в последний раз. Но я слушала очень внимательно. — Когда стихи писать стал, так вот и начал спрашивать, кем отец был. Потом он куда-то в город ездил, а после уж письмо написал ему. Так, мол, и так, прочитайте стихи и скажите, передалось ли мне что от вас.
— И что же?
— Тот сначала ответ прислал, что писать Антону надо и надо ему в Москве в институт поступать, а после уж и сам пожаловал. Обещал пристроить следующим летом.
Мария Николаевна вела себя так, будто не знала о смерти Высотина, и я не осмеливалась, если честно, ее разочаровывать. Она так гордилась своим внуком, что жаль было лишать ее надежды о столичной судьбе молодого человека.
— Понятно. Стихи у Антона действительно хорошие. А то, что он сын известного поэта, ему это только на пользу пойдет, — сказала я и замолчала.
Появился еще один вариант, правда, почти сразу я его отвергла. Если Алекс сам хотел помочь своему сыну, то, скорее всего, Антон больше терял с его смертью, чем приобретал. В любом случае я узнала немаловажную деталь. Нужно было поскорее встретиться с самим Антоном.
Мы попили с Марией Николаевной чаю, продолжая нахваливать Антона дуэтом, а потом я узнала адрес магазина, где он работал, и, сердечно распрощавшись со старушкой, поехала туда.
— Здравствуй, Антон, — сказала я, войдя в освещенное помещение круглосуточного магазинчика, где не было ни одного покупателя, а только полусонная продавщица сидела за прилавком.
Антон посмотрел на меня тем же долгим и равнодушным взглядом.
— Надеюсь, ты меня узнал и расскажешь, что там на самом деле вышло с твоим стихотворением? Твое оно или твоего отца?
— Я сразу подумал, что вы все узнаете, — усмехнулся Антон, и глаза у него мгновенно прояснились. Да и сам он словно бы встрепенулся, теперь ничем не напоминая Илюшу Обломова, каким показался мне еще сегодня днем. — Читал про вас статью. Пойдемте покурим?
— Пойдемте, — улыбнулась я.
— Ира, я на крыльце покурю, — предупредил он продавщицу.
— Ладно, — ответила та, смерив меня таким взглядом, каким и умеют смотреть только равнодушно-сонные продавцы.
Мы с Антоном вышли из магазина.
— Татьяна Александровна, — все с той же усмешкой заговорил Антон, когда мы закурили, — вы полагаете, что это я стишок украл?
— Честно? Полагаю, что ты, — ответила я.
— Нет, не крали ни я, ни отец. Все было иначе.
— Может, расскажешь?
— Может, — вздохнул он. — Только сначала объясню, почему хочу рассказать.
— Отлично, я тебя внимательно слушаю.
— Конечно, я сегодня перед вами весь этот спектакль разыграл. Вы-то поняли, что это был спектакль?
— Если бы не поняла, — улыбнулась я, — наверное, меня сейчас бы здесь не было.
— Наверное, — понимающе ухмыльнулся Антон. — Знаете, кто режиссером был? — Я промолчала. — Мой отец. Правда, тогда я не думал, что все так обернется, да и вы изначально не должны были стать зрителем, — горько добавил Антон.
— Антон, может… — попыталась было спросить я, но он перебил меня:
— Конечно, я вам все расскажу с самого начала. Машина не ваша?
— Моя.
— Подгоните поближе к магазину и давайте сядем в нее. Наверное, разговор будет долгим, а мне все-таки надо внутри быть, если кто из покупателей зайдет.
— Хорошо. — Я послушно спустилась с невысокого крылечка и подогнала машину почти вплотную к магазину.
Антон сел рядом.
— Я стихи еще в школе начал писать, ну так, для себя, — заговорил он. — Как начитаюсь известных поэтов, так и тянет писать. И сейчас тянет. Потом техникум, армия — все как у всех. Стихи то пишутся, то нет. Я им и значения особенного не придавал, скрывал, стеснялся кому-то показывать, потому что несолидными они мне казались. А после армии вернулся домой и увидел по телику отца. Правда, я тогда не знал еще, что он мой отец. Просто он приезжал сюда и давал интервью. Между прочим, сказал, что есть такая премия, которую вручают начинающим поэтам. То, что он мой отец, мне об этом мамина подруга сказала. Встретил я ее через несколько дней после того, как увидел интервью, а она и говорит: вот, мол, Антон, ты смотрел такую-то передачу? Это твой папка. — Антон снова горько усмехнулся. — А я уже к тому времени даже хотел в передачу «Жди меня» написать. Хотелось мне, Татьяна Александровна, увидеть своего отца. Вы это можете понять?
— Могу, — серьезно ответила я.
— Вот, а тут он сам нашелся. Я и написал, мол, ни на что не претендую, только хочу увидеть да узнать, достоин ли такого отца. Он мне ответил… Но это не то письмо, которое вы видели. Точнее, это была только первая его часть, официальная. А дальше он мне писал, что скоро приедет и мы обязательно встретимся. Напоследок дал мне задание, вручил тот самый стишок, мол, смогу ли я, изменив одну строку, поменять смысл стиха полностью. Я и поменял. Видели, да? Иван Иваныч вам его показал, правда?
— Да, но при чем здесь Григорьев?
— Об этом позже. — Антон закурил следующую сигарету. — Приехал мой отец, мы с ним повидались, и он посоветовал мне поступать в Литинститут. Спросил, хочу ли я сам пробиваться туда или воспользуюсь его помощью? Я ответил, что самому как-то проще. А он сказал, что хочет меня признать, но тогда я могу на собственной карьере, то есть на себе как на поэте, крест поставить, потому что будут вставлять палки в колеса и не поверят, что я без помощи отца смог стать известным. Понимаете?
— Понимаю, — снова откликнулась я.
— В общем, мы решили, что отношения будем поддерживать, а официально он пока не станет меня признавать. Сказал, что похлопочет со своей стороны, и через месяц примерно написал письмо, в котором просил отправить стихи в газету, и тот, переделанный стих тоже. Я отправил, их напечатали. А вот сейчас, когда отец приехал, мы с ним встретились, и он меня познакомил с Иваном Ивановичем. Отец сказал, что теперь доверяет мою судьбу, так сказать, ему. Просил меня во всем его слушаться. И еще просил, чтобы я настаивал на своем авторстве того злополучного стиха. Я пообещал, но не знал, что он с собой так… — Антон осекся и замолчал.
