– Коля, что за приятель приходил к тебе в начале сентября? – прервал его Димыч. – Сюда, на занятия.
– Игорь, что ли? Да не приятель он. В одной секции когда-то занимались. Я потом бросил, а он остался. Мастера спорта закрыл даже. Мы не виделись лет десять.
– Десять лет не виделись, а тут вдруг объявился? Соскучился, что ли?
– Да нет. Он не ко мне пришел. Он просто пришел посмотреть, что это такое, работа фигуранта. Говорит, хотел устроиться, подработать немного. А меня тут случайно увидел, узнал. Вот и подошел в перерыве.
– Подработать хотел? Фигуранты хорошо зарабатывают?
– Да нет, – засмеялся Коля. – Больших денег на этом не заработаешь. Это со стороны кажется, что раз работа опасная, то и платить должны хорошо. А здесь деньги небольшие, все на энтузиазме. В фигуранты идут те, кто собак любит, или кому адреналина не хватает.
– А этот Игорь…
– Сиротин, – подсказал Коля.
– Ага, Сиротин Игорь. Он что же, раздумал в фигуранты идти? Или ты его отговорил?
– Я отговаривал, конечно. Он же собак боится, ему не надо на такую работу. Но он и сам передумал потом. Пришел несколько раз, посмотрел, и передумал. Хотел на соревнования прийти, но накануне позвонил, сказал, что уезжает куда-то, вроде.
– Не пришел?
– Нет, я его не видел. Говорю же, мы и не приятели, так, занимались когда-то вместе.
Коля вдруг замер на полуслове и уставился на что-то, позади нас. Мы, не сговариваясь, оглянулись.
Райс, лежавший до этого в нескольких метрах от нас, брел, понурив голову к ближайшему буму. Подошел, внимательно обнюхал наклонную доску с прибитыми поперечными брусками и шагнул на нее дрожащей лапой.
– Смотрите! – восторженно прошептал Коля. – Я же говорил, что оживет постепенно. Ты мой хороший!
Коля сорвался с места, не попрощавшись. Он вообще, кажется, про нас забыл. Носился кругами возле бума. Подбадривал идущего мелкими неуверенными шагами Райса.
Обратно сквозь кусты мы уже не полезли, прошли, как все нормальные люди, по тропинке.
– Неужели ты думаешь, что вот этот вот восторженный пацан мог застрелить напарника? – нарушила я затянувшееся молчание.
– Восторженность делу не помеха, – буркнул Димыч неохотно. – Я на всех думаю. У меня работа такая. Кравчука вот теперь вычеркиваем из списка подозреваемых, а остальных будем отрабатывать потихоньку. И Рыбкин, как бы он ни был лично тебе симпатичен, подозреваемый номер один.
– Почему это?
– Мотив есть.
– Райс? Ты что, всерьез думаешь, что можно убить человека из-за собаки?
– Да ты посмотри на него! – взорвался Димыч. – Он же на собаке этой просто помешанный. Маньяк кинологический. Вбил себе в голову, что ему нужен этот Райс, и несколько лет пытался его добыть законными способами. А когда потерял надежду решить дело миром, пришил несговорчивого Кузнецова и всего делов.
– Ты так говоришь, как будто уверен, что это Коля убил Кузнецова, – заорала я в ответ.
– Я пытаюсь тебе объяснить, почему его можно рассматривать в качестве подозреваемого. Мотив есть, это первое. Какое-то время они с Кузнецовым находились за щитом, где их толком никто не видел. И вдобавок, Рыбкин еще стрельбой занимался. А Кузнецова застрелили, если помнишь, из спортивного пистолета.
– Или из импортного малокалиберного, – напомнила я из чистого упрямства. Не нравился мне тон, которым Димыч о Коле рассуждал. А вот Коля как раз нравился. Поэтому хотелось спорить с Захаровскими доводами просто из принципа.
– Или из импортного, – согласился он. – Но скорее всего, это был спортивный пистолет.
– Ты сам себе противоречишь. – Я остановилась и повернулась к Димычу. – Сначала говоришь, что Коля оставался с Кузнецовым какое-то время за щитом. Потом вспоминаешь, что он спортсмен-стрелок. А разве для того, чтобы застрелить человека в упор (а именно так и пришлось бы стрелять Коле там, за щитом), обязательно быть спортсменом? Попасть в рядом сидящего человека можно и без специальной подготовки.
– Ну да, – Димыч картинно почесал затылок, но тут же нашелся: – Я не говорю, что надо быть спортсменом, чтобы попасть. Я в том смысле упомянул, что Рыбкину, как спортсмену проще было стрелять именно из спортивного пистолета. Он с ними знаком хорошо. Да и достать спортивное оружие ему, наверняка, легче. И к тому же, в такой костюм, что был на Рыбкине, спрятать пистолет с глушителем вполне можно. Туда хоть ручной пулемет можно спрятать.
– А почему именно с глушителем?
– Потому что выстрела никто не слышал. Значит, стреляли из оружия с глушителем. Тогда звук совсем тихий получается, его вполне можно было не услышать из-за собачьего лая и всяких там посторонних шумов.
– Там кроме собачьего лая еще и из стартового пистолета стреляли, – напомнила я.
Димыч посмотрел на меня подозрительно, потом кивнул.
– Точно, было. Значит, могли и без глушителя стрелять, если подгадать время. Но тогда Рыбкин не мог никого застрелить – он как раз из стартового палил в это время, да собаку на себе таскал. Но в любом случае, хоть Рыбкин убил, хоть кто другой, убийца наш – тип очень хладнокровный и выдержанный. Стрелять в таких условиях – это крепкие нервы надо иметь. И причину серьезную. Интересно, кроме Коли Рыбкина, у кого из стрелков-спортсменов могли быть счеты с Кузнецовым? И главное, где он спортсменам-то дорогу перешел? Сиротин этот еще зачем-то тут крутился. Раз на тренировки приходил, значит и Кузнецов его видел. А Сиротин, как я понял, особо и не скрывался. Какие у него могут быть причины Кузнецова убивать, если они даже не знакомы?
Глава 8
Я – человек мягкий. Это только на вид я грозная, как туча. А в душе я очень трепетная. Поэтому, когда сталкиваюсь с ультимативными заявлениями, сразу теряюсь. Мучительно подбираю слова и теряю драгоценное время. Димыч, например, давно подметил эту мою особенность и теперь не церемонится. Но это Димыч – он вообще очень наблюдательный, работа такая.
Утро началось как раз с ультиматума. Хмурый ребенок, вместо того, чтобы спешно собираться в садик, явился ко мне на кухню в естественном виде – в трусах и майке – и потребовал завести собаку. Овчарку, разумеется. В противном случае пообещал не умываться, не ходить в садик, школу тоже игнорировать и в результате остаться неучем и лоботрясом. Так и сказал, уперев руки в боки и отставив одну ногу: «Останусь неучем и лоботрясом. Тогда посмотришь». Это все Ларкино влияние. Вчера вечером она позвонила мне рассказать, что Лиза ее драгоценная перестала лежать на боку с грустным видом, и вообще жизнь налаживается. Я в это время развешивала мокрое белье, поэтому к телефону подошел сын. И минут пятнадцать они мило беседовали, как оказалось о собаках вообще и овчарках в частности. Ларка, надо сказать, может разговаривать с кем угодно, независимо от возраста, образования и мировоззрения. Так что и шестилетний пацан ей в качестве собеседника сгодился. Да еще тема такая, интересная для обоих. В общем, в результате разговора ребенок окончательно утвердился в желании стать собаковладельцем, о чем и заявил мне наутро, все тщательно обдумав.
