Они позвонили в интерком и в ожидании ответа проглядели список жильцов. В квартире значились еще две девушки, вероятно соседки. Довольно скоро послышался высокий, немного надменный девичий голос — их попросили подняться по лестнице.
Входная дверь открылась под жужжание интеркома. На лестнице лежал вытертый, цвета дуба ковер, некогда придерживавшие его прутья отсутствовали. Подняться надо было на второй этаж. Баролли пошел впереди.
Эмили Виккенгем высунулась из открытой двери:
— Заходите. Мне не терпится узнать, в чем дело. Вы по поводу взлома?
— Нет.
Баролли предъявил ей удостоверение, Анна сделала то же самое, и они вслед за Эмили вошли в неряшливую съемную квартиру, сплошь увешанную постерами со звездами рок-н-ролла, с замызганной, вызывающей брезгливость кухней.
— У нас нет гостиной, но мы можем поговорить у меня в спальне. Хотите чаю или чего-то еще?
— Нет, спасибо.
— Нас уже второй раз за полгода обкрадывают! На этот раз они забрали все компакт-диски. Это сущее наказание!
Она жестом пригласила их сесть на свою незастланную постель, сама же забралась с ногами в старое плетеное кресло.
— Мы не по поводу взлома, — сказал Баролли, осторожно присев на ярко-рыжее пуховое одеяло.
Анна внимательно разглядывала девушку. Высокая — не меньше пяти футов и девяти дюймов — и притом очень костлявая, она тем не менее была бы довольно симпатичной, если бы не грязные волосы. Макияжа на лице не было, ногти выглядели изгрызенными. У нее, как и у отца, были темные волосы и такие же, как у него, глубоко посаженные глаза. Тревис пришло в голову, что, возможно, она такая тощая из-за нарушения питания.
Анна подозревала, что Эмили, должно быть, отличница, поскольку ей было всего семнадцать, и раз она уже училась в университете, значит, сдала экзамены за двухгодичный курс на год раньше.
— Вы когда-нибудь видели эту девушку? — Баролли достал фотографию Луизы Пеннел.
Эмили взглянула на снимок и покачала головой. Затем он показал фото Шерон Билкин — девушка снова помотала головой.
— Девятого января этого года вы были здесь?
— Думаю, да. Точно не помню, была ли я именно здесь, но, во всяком случае, я была в Лондоне.
— Вы часто бываете в родительском доме?
— А в чем дело? — спросила она, покусывая кончики пальцев.
— Мы расследуем убийство. Обе девушки, которых вы только что видели на фото, убиты.
— Они были студентки? — спросила Эмили без особых эмоций.
— Нет. По выходным вы навещаете родной дом? — с приветливой улыбкой спросила Анна.
— Нет. Я как можно меньше бываю дома. Зачем вы хотите это знать?
— Это связано с нашим расследованием. У вас хорошие отношения с отцом?
— Нет. Зачем вам знать о моем отце?
— Всего лишь в целях исключить его из числа возможных участников преступления. — Баролли поерзал на месте: сидеть на низкой кровати было очень неудобно.
— А с вашим братом у вас хорошие отношения?
— Не совсем. Я крайне редко его вижу. Он на самом деле мне сводный брат.
— Когда вы последний раз были дома?
— О боже, не знаю. Я предпочитаю проводить свободное время с матерью. Почему вы задаете мне такие вопросы? Я не понимаю, зачем вам знать о моей семье.
— Вам известно, развлекаются ли ваш отец или брат с молоденькими девушками вроде тех, что мы показали вам на фото?
— Понятия не имею. В смысле, папа всегда по выходным устраивает вечеринки, но я туда не хожу. Мы не очень-то ладим. А он что-нибудь вам сказал?
— О чем?
— Ну, что мы не часто видимся. Мама говорит, это потому, что я слишком на него похожа, но это не совсем так — мы просто не любим друг друга.
Баролли посмотрел на Анну, не зная, в каком направлении вести беседу дальше.
— А тут есть какая-то особая причина? — простодушно спросила Анна.
— Мы просто не ладим друг с другом. Я не понимаю, зачем вам нужно знать о моих отношениях с отцом. Он что, что-то нарушил?
— Скажите, а эти вечеринки… Можете побольше нам о них рассказать?
Эмили поерзала в скрипучем плетеном кресле:
— Я в них не участвовала, я ведь вам уже сказала.
— Да, я помню. Но может, раньше, когда вы еще жили там… Когда вы жили дома?
— Я на самом деле не жила дома. Я училась в пансионе, а затем, когда они развелись, жила у матери.
— Почему они развелись?
Эмили заметно заволновалась:
— Спросите у них! Это было несколько лет назад. Они не были счастливы вместе.
— Ваша мама развлекалась на этих вечеринках?
— Я не знаю! В который раз вам говорю: я никогда там не была. Нас не пускали туда, пока мы были детьми. Неужто не понятно?
— Но вы, должно быть, узнали о том, что там происходит, когда стали старше?
— Нет! Зачем вы меня без конца об этом спрашиваете? Я ничего не узнала! Папа всегда был с нами очень строг. Со мной даже строже, чем с Джастин. Он хотел, чтобы я стала, знаете ли, врачом, чтобы пошла в медицинский вуз, но мне это было неинтересно. Я не могла дождаться, когда же наконец покину дом. Потому-то я так корпела над учебой — чтобы выбраться наконец и жить своей жизнью. У папы свои пунктики.
— Какие же?
Эмили скусила что-то слева от ногтя:
— Выпивка и все такое прочее.
Анна снова достала фотографии:
— Не могли бы вы еще раз взглянуть на эти снимки, Эмили. Может быть, вы все же припомните, что видели одну из этих девушек в вашем поместье?
— Нет! Я уже смотрела на эти фото и ничего не вспомню, если увижу их опять.
— Обе они жестоко убиты, Эмили. Одну из них — вот эту девушку — звали Луиза Пеннел. В прессе ее прозвали Красная Орхидея.
Эмили готова была расплакаться. Она вновь посмотрела на фотографии и помотала головой.
— Скажите, на этих вечеринках ваш отец развлекался с такими девушками, как эти?
— Иногда, но я на самом деле не знаю. Думаю, вам надо уйти, потому что, мне кажется, вы пытаетесь заставить меня сказать какую-нибудь гадость о том, о чем я ничего не знаю, и вы меня запугиваете.
— Извините, Эмили, у нас не было таких намерений. Мы просто пытаемся выяснить, навещала ли когда-нибудь хоть одна из этих несчастных девушек вашего отца в Мейерлинг-Холле. И если не отца, то, возможно, брата?
Эмили принялась накручивать на пальцы пряди волос:
— Я уже вам сказала: я не очень-то часто ездила домой. Если папа знает этих девушек, почему бы вам его самого о них не спросить? Я ничего не знаю, и мне не нужны неприятности.
