Лилька быстро набрала номер и без всякого вступления сказала:
— Вы хотели дом в деревне. Он есть, он ваш. Приезжайте! Пишите адрес.
Она положила трубку и расхохоталась. Надо же, совсем нетрудно говорить так, как художница. Мазками. Сработало — человек ведется на все знакомое, а не только на запах. Потому что знакомое не пугает.
Интересно, думала Лилька, оглядывая кухню, стол, плиту, окно с пестрой шторой, которую после смерти матери она ни разу не стирала. Что должна увидеть женщина, чтобы захотеть купить этот дом?
Лилька медленно отодвигала штору, понемногу впуская в кухню пейзаж. Ох, конечно… Вишневый сад, который Карцевы считают своим, но на самом деле это сад фермы, не упустила возможности отметить она, въезжал и заполнял собой все. А что — все? Поле зрения, и больше ничего. Но разве нам надо что-то еще? Мы видим только то, что видим. Сад отцветал, но белого пока еще больше, чем зеленого.
А если добавить немного… чуть-чуть… тайного аромата… Полумертвые гормоны старушки попытаются очнуться, она вспомнит чувство, о котором забыла… по возрасту.
Лилька вылетела из кухни в комнату, открыла дверцу шкафа. Там, за книгами, она держала контейнер с пузырьками. Ей удавалось кое-что унести из лаборатории Ирины Андреевны. Она приходила в перерыв к Евгении, они болтали, а она жадно ощупывала взглядом надписи на флаконах. Так что Лилька зря времени не теряла, даже сидя в отделе кормов.
В пузырьке, о котором подумала, кроме кое-чего еще, есть гормон андростенол. Ученые называют его концентрацией мужской агрессии. Природа устроила так, что женщина под воздействием этого гормона чувствует себя надежно защищенной.
Лилька улыбнулась и похвалила себя. Причем не только за миниатюрную коллекцию, но и за то, что на третьем курсе сделала курсовую по гормонам млекопитающих. Иначе она до сих пор путала бы андростенол с андростеноном, гормоном юных. Для старушки, которую она собирается заманить в свой дом, от него не жарко и не холодно. Вот ей самой начиная лет с пятнадцати и до двадцати было жарко… Это потом она узнала, что дело в особом гормоне. Считается, что у девушек его вдвое меньше, чем у юношей. Но это смотря у кого… На себя Лилька не могла пожаловаться. Этого афродизиака у нее было предостаточно. Он-то и помогал переключать на себя всех мальчишек, влюбленных в Евгению.
Итак, ощущение безопасности в доме, которое она создаст для старушки с помощью науки, разве не это нужно даме, уставшей от тревог? Именно так. Следовательно, она, Лилия Решетникова, успеет получить от жизни кое-что. Сама.
Лилька поставила пузырек обратно в шкаф. Она почувствовала, как вытягивается позвоночник, какой прямой становится спина. Переезд в Москву — это уже успех. Все еще может быть!
Странная радость нахлынула так внезапно, что она испугалась. Неужели протек какой-то флакон? — с беспокойством подумала она. Брось, если и протек, то не флакон, она засмеялась. Гормоны гуляют, свои собственные, горят желанием толкнуть ее в объятия… славы!
Она замурлыкала что-то, потом прислушалась к себе. «Пароле, пароле, пароле…»
Ого, остановила она себя. Кто-то внутри поет по-французски, низким голосом… Ясное дело, не она поет, а Далида! Французская певица, давно отошедшая в мир иной по собственному желанию. Ее диск вчера крутила Ирина Андреевна, как какая-нибудь мокроносая девчонка.
— Такая талантливая певица и совершенно несчастная женщина, — сказала тогда она. — Подумать только, сколько лет ее уже нет на свете, а диски выходят. Тиражи миллионные. Слава отдельно от счастья. Вот так-то.
Лилька все равно хотела славы, как в детстве. Ирина Андреевна спрашивала ее тогда:
— Значит, ты хочешь, чтобы все тебя знали? А ты представляешь, сколько народу на земле?
— Миллиарды… — быстро отвечала Лилька.
— Миллиарды, — соглашалась Карцева. — А мы знаем про скольких? Всего-то, может, несколько сотен имен у всех на слуху.
«Но мне бы стать такой, как вы! — хотелось ей крикнуть тогда. — Как ваши родственники!»
Этот разговор происходил после того, как они с Евгений вернулись из поездки в Питер. Ирина Андреевна купила им путевки в каникулы. В воскресенье они побывали в гостях у родных покойного отца Евгении.
— У них открытый дом, — рассказывала Евгения.
Лилька не поняла, что это значит, но не спросила. Сама увидит, что это за дом.
— Хозяин — дядя моего отца, профессор-геолог, — говорила тем временем Евгения. Они ехали в метро до станции «Московский проспект». — Его сейчас носят на руках.
— Почему? — не удержалась Лилька.
— Хотят, чтобы он показал, где лежит то, про что никто не знает. Какая-то руда. Его награждают, одаривают.
— Еще бы, — фыркнула Лилька. — Они на нем круто заработают.
Девчонки весело смеялись в лифте, а когда переступили через порог, Лилька почувствовала, как спина согнулась.
— Лилия, что ты скукожилась, как зверек? — улыбалась хозяйка дома. — Не бойся, здесь все свои. Чужих — никого. Хотя наш дом — открытый. — Она улыбалась. — Но войдет в наш дом только свой человек.
Она разозлилась на себя. Почему не может держаться так, как Евгения? Она-то думала, что точно такая, как подруга. Ирина Андреевна покупала им одинаковые платья, брюки, только разного цвета. Все говорили — какие хорошенькие сестрички.
От матери ей почти ничего не перепадало. Как только Ирина Андреевна выписывала премию, Марина Решетникова относила ее на книжку. Потом махала перед носом у Лильки серыми корочками.
— Кое-что собирается!
В общем-то, собралось. Только мать распорядилась по-своему. Попросила Ирину Андреевну через ее знакомых положить в испанский банк. Лилька не знала точно, сколько там денег. Она жаждала их заполучить, но понимала — придется ждать двадцати пяти лет. Вот что устроила ей матушка.
Лилька закрыла шкаф, глаза ее скользнули по антресолям над ним. Она давно собиралась туда влезть и разобраться с «мусором жизни». Теперь придется, даже если не слишком хочется посыпать голову пылью. Хорошо, что не пеплом, фыркнула она про себя.
Лилька встала, подвинула табуретку и влезла.
Коробка из-под туфель упала ей на руки, как только она открыла дверцу. Завязана шпагатом, но в ней явно никаких туфель. Слишком легкая.
14
Лилька поставила коробку на стол, рассматривая изображенные на торце туфли на платформе. Ничего себе размерчик у матери — сорок первый. Хотелось открыть, но почему-то стало страшно. Лилька не сомневалась, что в ней лежит то, после чего все вокруг изменится.
Но разве она не хочет перемен? Она уже позвонила художнице, именно поэтому полезла ворошить антресольную пыль. Как всегда, одно цепляется за другое.
Ладно, решила она, прежде, чем открыть коробку, проверит все остальное. Мать никогда ничего не выбрасывала — пригодится. Хотя для чего могли понадобиться ее школьные тетрадки или дневники с оценками? Даже на растопку не нужны, в доме давно проведен газ.
