Рыжие кудри золотым облаком парили над белым лицом. Огромность ультрамариновых глаз и ярко-красные губы вогнали в ступор охранника. Он попятился, пропуская Лильку. Секретарша распахнула последнюю дверь — его.
Мужчина в сером костюме с серыми жидкими волосами указал ей на стул.
— Я вас слушаю, — произнес он. Серый взгляд уставился в ее синий.
Лилька вынула из кожаной папки бумагу, которую сочинила вчера и напечатала на компьютере. Она не сомневалась, что до чтения дело не дойдет.
Она точно не знала, запах от запястий или от ямки на шее сразил его. Но через пять минут они уже катили в его машине…
Слава феромону, слава видеокамере, слава Лильке! Деньги от бизнесменовой жены — тоже Лильке. А жене — развод, вместе с ним все, что записано в контракте: деньги, недвижимость… Все было легко и просто.
Один успех притягивает другой, поскольку меняется представление человека о самом себе. Вот как, оказывается, можно получить то, о чем до успеха и подумать не смел! Или отказаться от того, от чего никак не мог прежде…
Лилька осмелела окончательно и занялась продажей дома. Она заманила художницу, приготовившись как следует.
Когда художница вошла в комнату, в которой был распылен препарат, она воскликнула:
— Великолепная атмосфера! Я чувствую себя здесь в полной безопасности.
Агентство недвижимости, которым теперь владела вызволенная из брака однокурсница, провела операцию быстро и бесплатно для Лильки. Она переселилась в хорошо знакомую квартиру в Тушине. То, что произошло здесь с Костей, поднимало Лилькин дух еще выше — теперь многое возможно!
Она с жадностью впитывала все вокруг, теперь другим казался даже вид из окна. Хотя по-прежнему она смотрела на новый кирпичный дом с башенками. Даже ежевечерние крики из окна дома напротив: «Малышка! Возвращайся!» — так зазывали собаку, и «Сере-ежа! Ужинать» — ребенка, грели душу, а не злили, как раньше.
Лилька любила выходить на балкон. Ветки мелколистного американского клена лезли между щелями ограждения. Сосед снизу обломал те, которые ему мешали. Но она не станет. У нее нет никакой аллергии на зелень. Она была уверена, что вся эта аллергия не в носу, а в голове, но людям проще лечить нос, чем собственные мозги…
Да, мозгам нельзя давать спать! Если бы она предавалась романтическому сну, сейчас сидела бы там, где еще недавно сидела. Конечно, вечерние чаепития, обеды, ужины у Карцевых продолжались бы. Но все равно это не ее дом, не ее семья. Теперь все иначе. Теперь можно благодарить себя за то, что живешь, потому что жить означает для нее одно — жить богато и хорошо. И она сумеет наполнять каждый день своей жизни чем-то новым — новыми желаниями, а стало быть, новыми успехами.
19
Какой обыденный разговор вышел с Лилькой, думала Ирина Андреевна. А ведь она боялась его с тех пор, как Марина умерла. На самом деле откуда ей знать, как все происходило у Марины с тем мужчиной. Все, что она сделала — синтезировала препарат, и он сработал.
Ирина Андреевна гордилась собой — Марина Решетникова, сорокадвухлетняя некрасивая женщина, родила прелестную девочку. Для Карцевой это событие означало одно: препарат сработал не просто хорошо — отлично, так же, как аналогичный работает для норок.
Она дала своей лаборантке то, что она хотела. Марина хотела ребенка не от деревенского или поселкового мужика.
— Замуж красота не пускает, — смеялась она над собой. — А ребенок мне нужен от красивого.
Они поехали в командировку в Новосибирск, в Академгородок. Нужно было сравнить данные их и выводы ученых-сибиряков по пахучим приманкам.
Марина сказала ей на второй день командировки:
— Я увидела его.
— Ты на самом деле сошла с ума? — Карцева помнит, как забилось сердце от предощущения… Конечно, ей хотелось проверить, возможно ли такое. Но она не позволяла себе даже думать…
— Хочешь, Ирина Андреевна, я напишу бумагу — любую. Что я сама, никто не принуждал меня. Он такой красавец, у него трое детей, будет четвертый. У меня. Знаешь, столько раз снилось, что я беременна… Все получится. Я чувствую. Ну дай мне хоть кусочек счастья. Для чего тогда мы путаемся с этими гормонами-феромонами? Неужели только ради зверюшек?
Марина смотрела на нее, а Ирина Андреевна чувствовала, как по телу бегут мурашки — столько надежды в этом взгляде, выцветшем от многолетней печали, от слез. Ее лаборантка так хотела радости, обыкновенной, как у всех…
— Ты намажешься препаратом и пойдешь? К нему, мимо или…
— Не твоя забота, — губы Марины насмешливо скривились. Казалось, она знает то, о чем никогда не догадается Карцева. — Он поведется, я знаю…
Если иметь в виду только физиологию, размышляла Карцева, все должно получиться. Но… все-таки человек обладает волей, он умеет противиться желаниям, даже самым первобытным.
Еще Ирина Андреевна боялась скандала.
Марина угадала ее опасения, иногда интуиция сотрудницы удивляла и пугала Карцеву. В то же время — успокаивала.
— Никакого скандала. Он не соединит меня с тобой. Я ничего и никогда не собираюсь от него требовать. Я возьму только то, что мне надо, я подготовилась, я все высчитала, я даже — запаслась… — без остановки, на одном дыхании, говорила Марина. Она показала пробирку. Ирина Андреевна поняла, для чего…
— Ага, не только внутрь, но и на вынос, — усмехнулась Карцева. — Понимаю. Но за результат не отвечаю, — повторила она.
— За него отвечаю я, — засмеялась Марина. — Я буду растить результат, а ты — наблюдать. Только давай договоримся — я ничего тебе не расскажу. Меньше знаешь — крепче спишь.
Все получилось. Ирине Андреевне оставалось удивляться силе того, чем она владеет. С одной стороны, она рада, а с другой — страшно. Если о власти феромоновых приманок над желаниями человека узнают те, кому не стоит о них знать, неизвестно, что они от нее потребуют…
Через девять месяцев, под снегом и дождем осени родилась Лилька. Как раз седьмого ноября. Этот день, который теперь называют днем октябрьского переворота, стал таким для Марины Решетниковой и Ирины Андреевны Карцевой.
Лилька спрашивала об отце не только у матери, у Ирины Андреевны тоже. Карцева, чтобы положить конец расспросам, сказала однажды, что познакомилась с Мариной, когда Лилька уже была на свете.
Карцева нашла сигареты в ящике письменного стола, толкнула створку окна. Закурила и смотрела на сад. Затянулась дважды, потом погасила сигарету — нечего дымом мучить вишни.
Теперь Лилька знает все.
Так что же больше всего задело ее в том разговоре? — с тревогой спрашивала себя Ирина Андреевна. И ответила себе: — Конечно, Лилькины слова о том, что она наследница эксперимента. А Карцева, выходит, заставляет ее заниматься кормами за мизерную зарплату?
Она посмотрела на часы. Машина, посланная за Евгенией на вокзал, должна вот-вот приехать. Интересно, какие глаза будут у дочери, когда она узнает последнюю новость?
