Как я уже упоминал, обе картины оказались в весьма плохом состоянии, особенно натюрморт, так как он был старинным. Несколько десятков лет, проведенных им в сыром подвале, чуть было его не погубили. В нормальных условиях процессы разрушения полотна приостановились, но полностью они не прекратились.
Так что однажды один из моих знакомых посоветовал мне обратиться к какому-нибудь художнику, который должен знать, что следует предпринять, пока краски совсем не осыпятся с холстов.
Я всерьез задумался над этим вопросом, и действительно, вскоре мне присоветовали одного подходящего человека, квалифицированного специалиста из Ленинграда, не склонного задавать своим клиентам лишние вопросы. Он взял мои картины к себе домой на несколько месяцев, в течение которых собирался провести все необходимые для закрепления старых красок процедуры.
Однако работа по восстановлению голландского натюрморта оказалась для этого реставратора не по зубам. Чтобы понять, что ему делать, он начал приглашать для консультации различных своих друзей-реставраторов. Им – чтобы не выдать меня – он рассказывал, что картина – его собственная и что он сам ее нашел в каком-то старом доме, в провинции.
Так что теперь о голландском натюрморте знали многие – и многие его видели своими глазами. Но само по себе это было еще не очень опасно. Зато чуть позже случилась трагедия, из-за которой я и по сей день вынужден скрывать свою законную собственность от людей, как какой-нибудь подпольный фанатик-коллекционер!
По этой же причине я не могу избавиться от своих картин, продав их в открытую.
На самом деле, я в точности не знаю, что именно тогда произошло, но «мой» художник-реставратор неожиданно погиб, – вскоре после того, как я забрал у него картины и расплатился с ним.
Возможно, мастер слишком бурно отпраздновал получение гонорара за свою работу, и, как это часто бывает, уснул с тлевшей в его руке сигаретой... Я был тогда в отъезде. Вернувшись домой через два дня, я узнал, что его дом выгорел почти дотла, а сам он погиб.
Эта неожиданная смерть вызвала подозрения, а когда обрывков картин, которыми реставратор якобы лично владел, не нашли на пепелище, эти подозрения только окрепли.
Дело в том, что один из знакомых погибшего – тоже реставратор по профессии, – видевший в его доме картины, – дотошно осмотрел остатки рам, в которых они хранились в доме реставратора, и заявил, что холстов на момент возникновения пожара в рамах уже не было!
Так родилась версия о похищении полотен и убийстве реставратора...
Я вкупе со своими двумя картинами, оказался вне закона. Больше я никогда и никому их не демонстрировал и не пытался их продать. Уничтожить полотна, как опасную улику, у меня тоже рука не поднялась.
Так что я поступил единственным возможным способом – скрыл их под большими репродукциями старых фотографий и повесил на стену в своем доме.
Ты можешь поступить с картинами, как тебе заблагорассудится, но будь осторожен! Не попади впросак, так же как я. Твой отец...»
* * *
– Все это очень интересно, а может, даже и поучительно, но при чем тут я? – изобразив на лице полнейшее изумление, обратилась я к Вениамину Александровичу, когда на следующее утро он пригласил меня в свой кабинет.
– Пока ни при чем, но, если ты согласишься нам помочь, то узнаешь еще кое-что...
– То есть, согласиться я должна, еще не зная этого «кое-чего»? – уточнила я. – А если мне не понравится то, чего я пока не знаю? Как же я приму такое важное решение вслепую?
– Уверяю вас, Татьяна, никакой опасности для вас нет. По крайней мере, не в большей степени, чем в вашей обычной работе.
– Тогда зачем именно я?
– Мы с Игорем к вам присмотрелись и решили, что вы нам прекрасно подходите. Вы быстро ориентируетесь в неожиданных и сложных ситуациях, психологически устойчивы и физически отлично подготовлены.
– Хотите сказать, что вы меня тестировали? Хорошо: если я вам так нравлюсь, тогда поговорим об оплате!
– Вот и замечательно! – обрадовался Вениамин Александрович. – Значит, у вас нет других возражений?
– Пока нет, – хмуро ответила я.
– На самом деле, мне оставалось только порадоваться тому, что все так удачно складывается! Если та информация, которую скрывает мой нынешний «босс», имеет хоть какую-то ценность, игра стоит свеч.
– Тогда приступим к рассказу, – проигнорировав мои «остаточные» сомнения, заявил Вениамин Александрович. – Моей службе безопасности до прискорбия мало удалось узнать об этом вашем соотечественнике, Крапивине, который стащил мою картину.
Мы выяснили все формальные нюансы: где он жил, работал, учился... Но почти ничего не ведаем о его личной, частной жизни. Это очень мешает поискам! И это тоже одна из причин, по которой вы кажетесь нам выгодным кандидатом на роль сыщика. Вы родом из того же города и, возможно, сумеете подобрать нужный ключик к этой стороне его жизни.
Но главное не в этом, а в том, что здесь, в Москве, мы знаем одного человека, которому Крапивин может попытаться сбыть картину. Но мы не в состоянии к этой личности подобраться.
– Почему это так сложно? – удивилась я. – Мне казалось, у вас хорошие связи и крепкая хватка, а это – самое главное в делах!
Спасибо за комплимент, но тут нам приходится иметь дело не с бизнесменом и даже не с обеспеченным коллекционером, а с дочерью богача, которая привыкла получать все, что захочет.
– Это... женщина?!
– Да, молодая женщина, и весьма своенравная. Очень надежно защищенная от любых посягательств ее отцом, – Вениамин Александрович тяжело вздохнул. – Сами понимаете, что подкупить или запугать ее мы не в силах.
– Почему же вы решили, что она имеет какое-то отношение к Крапивину? Как они вообще могли пересечься в этой жизни?
– Это кажется удивительным только на первый взгляд, – улыбнулся Вениамин Александрович. – Они встретились, когда она пыталась учиться живописи в художественном колледже.
– У нее художественное образование?
– Незаконченное, – кивнул мой «босс». – Она может позволить себе вообще не иметь никакого образования. Сейчас, насколько я знаю, она пытается закончить какой-то университет. По настоянию отца, разумеется. Ну так вот, Виктория – это ее настоящее имя, хотя в кругу своих богемных друзей она предпочитает пользоваться прозвищем Сахмет, – училась в колледже как раз в те года, когда Крапивин читал там какой-то курс.
У него-то диплом есть, и когда становилось совсем туго с работой, он нанимался в какие-нибудь учебные заведения, специализирующиеся на искусстве, и вел там занятия. Всегда – недолго, один семестр или два.
Он несколько раз бывал у нее на вечеринках, где завел разные полезные знакомства. Правда, тогда он еще пытался продавать свои картины, но успехом они не пользовались.
