Безусловно, все почувствовали, что между этими двумя людьми происходит нечто значительное, но Лизавету Сергеевну уже не беспокоило, какое впечатление она производит. Волна музыки и любви подхватила ее и несла в неизвестность… Очнулась она, когда доктор подал ей гитару с просьбой тоже что-нибудь исполнить. Вино ли тому причиной или эта волна, но голос молодой женщины звенел чудесными переливами, легко и свободно. Когда все стихло, Мещерский взволнованно произнес:
— Так, наверное, ангелы поют в раю.
После Лизавета Сергеевна обратила внимание, что Крауз с Машей удалились на берег озера, Маша внимательно слушает жениха. Дети задумчиво расселись вокруг костра и выпекали картофель. Время от времени кто-нибудь со сладким вздохом произносил «Хорошо!» и опять замолкал. Все чувствовали, что лето кончилось…
Вечером, после тихого ужина, Лизавета Сергеевна сидела за туалетным столиком в своей комнате и читала письмо Нины. Девочка писала о том, что ждет встречи для серьезного разговора, однако не удержалась и сообщила, о чем хотела бы говорить.
— Милая маменька, — писала она, — княжна Ольга настаивает на том, чтобы я вместе с ней ехала в Петербург. Княжна уговаривает меня поступить, как и она, во фрейлины к Александре Федоровне, жить при дворе. С ее слов, это будет нетрудно, есть кому похлопотать, да и у нас ведь там папенькина сестрица, княгиня Павловская, имеет большие связи.
Маменька, в моей голове сумбур: мне и весело и страшно. И Мишель мне очень советует ехать в Петербург, ко двору. Он служит там в конногвардейцах. Маменька, Ваше слово все решит. Княжна Ольга много рассказывала, как они живут, какие праздники устраиваются при дворе, гулянья, балы. Но, маменька, это пустяки! Вы не думайте, что меня заботит только то, какие цветы приколоть к бальному платью или какую выбрать шаль. Княжна рассказывает об интересных шарадах с живыми картинами на сюжет пословицы, а к костюмированным балам стихи пишут знаменитые поэты. Гулянья в Петергофе, морские прогулки по заливу с государем и государыней, лучшие театры, концерты. Там собирается весь цвет столицы, столько умных, известных людей. Маменька, там жизнь!
Зимой мне исполняется семнадцать лет, и что дальше? Вы найдете мне богатого жениха, как Маше, я выйду замуж и все? Маменька. Мне кажется, я создана для другого! Мишель уверяет, что у меня чудесный голос (это от вас, маменька!), что я могла бы иметь успех в свете.
Помните, Вы не захотели отдать меня в Елизаветинский институт. Вы сказали, что не хотите доверить меня чужим людям, и сами дадите мне нужное воспитание. Я была маленькая, я боялась разлуки с вами и с папенькой, с братьями и сестрами. Но ведь теперь я выросла, а братья служат в Петербурге. Милая, дорогая, мне кажется, сейчас решается вся моя жизнь! Впрочем, как вы скажите, так и будет. Тетушка Алина скоро везет нас в Москву, я буду ждать вашего возвращения. Я так соскучилась, что чуть не плачу.
А Мишель завтра уезжает, и мы больше не увидимся, коли я не приеду в Петербург… Маменька, фрейлинам дают шифр, они носят особенные платья и живут при дворе, в покоях Александры Федоровны. Она такая добрая, заботливая! Жизнь фрейлин подчинена распорядку, за ними строго взирают. Вы не волнуйтесь, никакого праздномыслия. Александра Федоровна часто сама выдает замуж девиц или помогает сватовством. Фрейлины удачно выходят замуж за дипломатов, за иноземных принцев или герцогов.
Маменька, мне страшно… Неужели я и вправду выросла и больше не ваша маленькая, глупенькая Нина, которая любит взбитые сливки и мороженое? Это лето заканчивается, а мне кажется, что кончилось детство и впереди непонятная взрослая жизнь…
Лизавета Сергеевна почувствовала, что плачет. Читая эти строки. Как быть? Оторвать ребенка от своей груди, послать в мир чуждый, но блистающий, волнующий своей притягательной силой? В свое время у нее был выбор: жить при дворе или вернуться в родную Москву. Надо ли дать Нине такую возможность — самой решить свою судьбу? Конечно, родственники мужа с радостью помогут девочке, похлопочут и устроят ее ко двору, но нужно ли это?
Она вздрогнула, услышав за своей спиной:
— Печальные известия?
— Вы напугали меня, Nikolas, — упрекнула его женщина, поспешно утирая слезы. — Нет, известия самые утешительные: Нина влюбилась, Нина рвется в Петербург, мечтает стать фрейлиной.
— Вас это огорчает? — участливо заглянув ей в глаза, спросил Мещерский.
— Нужно ли это? Зачем?
— Это ее жизнь. Пусть попробует, она отважная девочка, — с теплой улыбкой сказал Nikolas.
Лизавета Сергеевна задумалась, не отвечая и глядя перед собой. Мещерский, не решаясь ее беспокоить, устроился в креслах с книгой.
В дверь заглянула Палаша.
— матушка-барыня, страсть как спать охота, а вы все не кличете! — Она увидела Nikolas, и лицо ее приобрело игривое выражение. Однако игривость тут же исчезла, стоило хозяйке отозваться:
— Поди прочь, я сама справлюсь. И не смей ухмыляться!
Палаша сочла безопасным поскорее ретироваться.
— Вот что у нее теперь в голове? Ведь понесет в девичью свои ухмылочки, разукрасит побасенками, а завтра все девки меня опять начнут замуж выдавать. Никуда от них не спрячешься! — негодовала Лизавета Сергеевна.
— Зачем же прятаться? — Nikolas подошел и обнял ее пышные, обнаженные плечи. — Ангел мой, выходите за меня — это лучший способ наложить на все рты печать безмолвия.
— Ах, вы опять! — страдальчески воскликнула дама. — Я уже дала вам ответ, не так ли?
Мещерский отнял руки и вернулся в кресла.
— Разве с того момента ничего не изменилось? — упавшим голосом спросил он. — Ничего?
— Для меня — нет, — твердо ответила Лизавета Сергеевна.
— Для того ли воскресили вы меня, чтобы лишить всякой надежды?
Лизавету Сергеевну отрезвили интонации его голоса. Припомнился разговор накануне дуэли, и она поняла, что должна по-прежнему беречь юношу от опрометчивых шагов. И здоровье Мещерского требовало снисходительного к нему отношения.
— Николенька, отложим этот разговор. К чему омрачать последние дни?
Он горько усмехнулся.
— Боитесь, кабы я снова чего не натворил? Не волнуйтесь, теперь я научен, сколь переменчив характер любви…
Nikolas учтиво поцеловал ее руку, и, не успела она вымолвить слова, скрылся за дверью. Лизавета Сергеевна сердито зазвонила в колокольчик, вызывая горничную.
— Ничего, Москва все излечит, — ворчала она при этом.
День отъезда был назначен. Оставшееся время пролетело в хлопотах и сборах, улаживании разных хозяйственных дел, и для обитателей усадьбы печальным и необратимым фактом представилось явление назначенного срока. Накануне отъезда явились Волковские — попрощаться. Они оставались в имении на зиму: для жизни в городе не хватало средств, а надо было подкопить приданого.
Наталья Львовна определенно высказалась по этому поводу:
