– Отпустите меня, Андрей Аркадьевич. Не будет нам добра, коли не выйдет по закону да совести. Дайте мне свободу, не мучайте. Я к маменьке уеду, в Слепнев.
Вольский молчал, закусив ноготь большого пальца, но глаза его слегка потеплели. Тут он вновь заговорил:
– Прости. Это и впрямь была не лучшая затея – привезти сюда друзей. Они тоже не виноваты, потому что не догадались об истинности наших отношений. Ехали на мальчишник вольно провести время в обществе доступных красавиц. Ожидали увидеть определенного рода девиц…
– Сегодня здесь была ваша матушка, – прошептала Вера, опустив голову.
Вольский нахмурился:
– Она говорила с тобой?
– Советовала держаться от вас подальше.
Вольский ударил кулаком по столику, так что задребезжали все склянки и зеркало.
– Проклятие! Ее ли это дело.
– Выходит, что ее, – скорбно заключила Вера.
Вольскому нечем было возразить. Он поднялся со стула, подошел к Вере, сжал ей плечи и поцеловал в лоб.
– Ложись спать, более тебя никто не потревожит. – С этим он оставил Веру.
Однако растревоженная девушка вовсе не могла спать. Она слушала звонкий голос Андрея, пение Луши, веселый разнобой застольной болтовни, хлопанье бокалов об пол и чувствовала себя одинокой и несчастной. Почему Андрей не приласкал ее, не пожалел, не выразил сочувствия? Он спокойно предался дружеской пирушке, заставив бедную пленницу в одиночестве переживать тяжелое впечатление от ухаживаний пьяного кавалергарда.
Постепенно гости утихомирились, хмель победил их. Вера услышала, как Луша удалилась к себе, а Вольский отдавал последние приказания Авдотье. Гости почивали там, где их настиг сон. Сам же хозяин, тоже нетвердо стоящий на ногах, добрался до кабинета. Вот грохнули об пол сапоги, зашуршала одежда. Из-за неплотно прикрытой потайной двери все было хорошо слышно Вере.
В ее голове вдруг созрела гибельная решимость. «Все равно пропадать, – дерзко думала бедная пленница. – Так пусть это будет он, а не кто другой, нелюбимый, нежеланный! Почему нет? Не судьба нам быть вместе, так хоть на миг упиться счастьем, отдаться без оглядки страсти, а там – хоть потоп!» От этой безумной решимости бешено застучало сердце в груди Веры. Вся трепеща, она уже была готова открыть заветную дверцу, разделяющую ее с Вольским, как вдруг в его кабинете послышалось какое-то движение. Вера вздрогнула – так близко прозвучал в тишине голос Луши:
– Не гони меня, драгоценный мой. Как раба приползла к тебе молить о ласке. Нет мочи больше жить без любви твоей, мой суженый. Ноги твои буду целовать…
Подавляя стон, рвущийся из груди, Вера насторожилась, силясь услышать происходящее за стеной. Что он? Что Вольский? Он молчит. Почему он молчит? Почему, как давеча, не выставит за дверь наглую дикарку? Зажимая рот ладонью, Вера осела на пол. Она ясно слышала красноречивые шорохи, скрипы, тихие стоны. «За что? За что?» – с мукой вопрошала она, сжимая зубы и закрывая уши. Ей казалось, что и теперь она слышит невнятные звуки лобзаний, страстный шепот Андрея и сытое воркование Луши…
Вера очнулась от холода. Она лежала на полу в одной сорочке. Ее знобило, а голова полыхала огнем. Девушка не понимала, что с ней, почему она на полу, сколько времени провела в беспамятстве. С трудом поднявшись на ноги, она еле добрела до кровати и снова рухнула в забытье…
Когда к Вере вернулось сознание, она увидела возле себя встревоженную Лушу.
– Слава Богу, жива! Мыслимо ли так пугать? Авдотья! – крикнула она. – Не надобно уже бежать за доктором. – И объяснила показавшейся в дверях кухарке: – Ожила наша принцесса заморская.
Авдотья молча кивнула и ушла на кухню. Оказалось, уже вечер, гости давно отбыли, а с ними и Андрей Аркадьевич. Он ничего не заподозрил необычного в том, что Вера не явилась к завтраку. «Верно, он не очень желал этого», – подумала горестно девушка. И вовсе трагично заключила: «Нет, он не любит меня!» Луша беспечно хлопотала над больной и, кажется, вполне была счастлива. Она не подозревала, какой ад царит в душе очнувшейся девицы.
– Мы и хватились-то тебя только что! Думали, отдыхаешь после давешнего, никого видеть не хочешь. Да уж больно тихо было. Я и просунулась глянуть, не больна ли. И вот…
– Увези меня, Луша, увези отсюда, нет больше моих сил! – зарыдала вдруг Вера, чем окончательно напугала цыганку.
– Да полно, Вера, блажить. Услышит Авдотья, расскажет все барину.
Но девушка сотрясалась в рыданиях и продолжала молить Лушу, хватая ее за руки, покуда та не обещала твердо, что на Масленицу они сбегут вместе с Яшкой в Коноплев.
– Ты в лихорадке, Вера. Вот, выпей отвару, может, полегчает. – И Луша поспешно удалилась к себе.
«Я никому, никому не нужна! Андрей, что ты делаешь со мной… Да и Луша эта – змея в цветах!» – так думала бедняжка, в одиночестве мечась по кровати. Ее жалобные стенания прервал сильный шум, раздавшийся вдруг в сенях. Забыв о горячке, Вера испуганно вскочила, накинула на плечи теплый платок и высунулась наружу. Ее взору предстала странная картина. Взбешенный Вольский, распахнув дверь ногой, волок за шиворот какого-то жалкого человечка в потертой шинели и рваном картузе. Тот безуспешно старался уклониться от тумаков, которыми щедро угощал его Вольский. На шум прибежали Луша с Авдотьей, до того занимавшиеся хозяйством в подвальчике.
– Что это за чучело? – со смехом спросила Луша.
– Шпион, – коротко бросил Андрей, швыряя человечка на стул. Тот весь съежился и вжал голову в плечи, ожидая новых побоев.
– Почему вы думаете, что он шпион? – тихо спросила Вера.
Вольский определенно избегал смотреть ей в глаза. Даже на ее вопрос отвечал, глядя на свою жертву.
– Топтался у дома, в окна заглядывал, шельма. Уши оборву, отвечай, кому шпионишь? – Тон его не предвещал ничего хорошего.
Человечек суетливо закрестился:
– Вот как Бог свят, никому! Христарадничать пришел, ибо помираю с голоду от живых детей… Помогите бывшему либавскому пехотинцу, герою Бородина и Малоярославца.
– Это Алексеев тебя послал? Признавайся, каналья, не то прикажу высечь!
– За что, за что? – захныкал человечек. – Ни в чем, вот вам крест…
– Отпустите же его! – возмутилась Вера. – Или не видите, он не лжет. Дайте милостыню, и пусть себе идет.
Авдотья и Луша были определенно разочарованы подобным исходом событий: Вольский неожиданно подчинился. Он так и не взглянул на Веру, но жертву свою нехотя отпустил, швырнув ему гривенник. Либавец ловко подобрал монету, низко поклонился и спешно ретировался, дабы не искушать судьбу. Цыганка фыркнула и удалилась к себе, предоставив Авдотье поднимать с полу шубу барина.
Они остались одни. Только теперь Вольский посмотрел на Веру, когда не взглянуть ей в лицо было уже нелепо.
– Что это, Вера, ты больна? – тотчас встревожился он, заметив лихорадочный румянец на щеках девушки, зябко кутавшейся в платок.
