Я стал обдумывать план мести. Сначала я хотел заявить в суд, что согласие на то, чтобы отдать почку, было получено у меня насильственно, якобы Шульцман вынудил меня подписать все бумаги, шантажируя меня угрозой жизни моих детей. Но, раздумывая над этим вариантом, я понял, что все это займет очень много времени. Даже если мне удастся посадить Шульцмана, перед этим долго будет рассматриваться иск, идти разные слушания… А времени у меня уже почти не оставалось.
Тогда я решил поступить, как в старину: око за око, зуб за зуб. Если мне суждено уйти в небытие, то туда же я отправлю и Шульцмана! Он и так сколько лет уже живет в кредит. Пришло время возвращать долги!
Мне было известно, где жил Шульцман, и, поскольку врачи рекомендовали мне больше гулять, я частенько прохаживался в окрестностях его дома. Район тихий, прохожих там почти не бывает, да и приходить я старался уже в сумерки, чтобы не привлекать к себе внимания. Так что не боялся, что меня кто-нибудь потом сможет узнать.
Постепенно я выяснил, что Шульцман всегда ездит на машине и практически повсюду его сопровождает шофер. Только в подъезд он обычно заходил один, за исключением тех случаев, когда оказывалось необходимым занести в дом какие-нибудь покупки. Шофером у него работал здоровенный бугай, так что разбираться с Шульцманом в его присутствии мне не улыбалось. Да и свидетели были не нужны. Очевидно, чтобы осуществить мой план, нужно было подкараулить Шульцмана в подъезде. Там стояла обычная кодовая дверь, и через некоторое время я уже знал нужные цифры.
Осмотревшись в подъезде, я обнаружил там небольшое помещение, которое, по всей видимости, всегда оставалось открытым, в нем очень удобно было бы спрятаться. Место для засады нашлось, оставалось определиться со временем. Обычно Шульцман возвращался домой около восьми часов, но пару раз я видел, как именно в это время он не приходил, а наоборот, выходил из дома. Подкараулив очередной такой случай, я дождался, пока улица окончательно не опустеет, зашел в подъезд и затаился в своем укрытии.
Я много думал о том, как именно должен буду убить Шульцмана. Раньше таких подлецов за их грязные поступки подвергали самой позорной казни — через повешение. Разумеется, я не мог соорудить виселицу для Шульцмана. Но я придумал, как мне казалось, некий эквивалент. Я решил задушить его. В кладовке я нашел кусок тонкой проволоки и всегда носил его с собой, следя за Шульцманом. Эта проволока в кармане даже как-то согревала меня, придавала сил…
В тот день мне пришлось ждать довольно долго. Но вот я услышал шум автомобильного мотора, хлопанье дверей и голос Шульцмана, который прощался со своим шофером. После этого дверь в подъезд открылась, и он оказался совсем рядом со мной, не подозревая о моем присутствии. Он уже начал подниматься по лестнице, и это был очень удобный момент для нападения — он как раз оказался спиной ко мне. Но от ощущения, что месть моя близка, я неожиданно так разволновался, что не в силах был сдвинуться с места. Видимо, от волнения у меня случился один из этих дурацких приступов, я почувствовал резкую боль и не смог сразу напасть на него. Но, увидев, что Шульцман поднимается по лестнице и дошел уже почти до площадки между первым и вторым этажом, я понял, что еще немного — и моя месть, которую я так долго лелеял в душе, может вообще не осуществиться.
Собрав все силы, я бросился за ним. Думаю, он действительно не ожидал ничего подобного, потому что я успел догнать его и даже накинуть ему на шею проволоку, а он еще только поворачивал голову, чтобы посмотреть, в чем дело. Но, когда он почувствовал на своей шее удавку, думаю, все вопросы у него сразу отпали. Не знаю, может быть, это и плохо, но я испытывал непередаваемое наслаждение, когда душил эту тварь. Он умер не сразу, и я еще успел сказать ему, от чьих рук и за что он принимает смерть.
Когда все было кончено, я немного отдышался — силы у меня уже были не те, что прежде, и осторожно открыл дверь подъезда. Выглянув на улицу, я убедился, что там никого нет, вышел и… пошел домой. Самочувствие мое было отличным. Впервые за долгое время.
— Куда вы дели орудие убийства?
— Орудие? А, вы имеете в виду проволоку? Не помню, кажется, выбросил где-то по дороге… Да, точно, выбросил в мусорный контейнер, они там стояли возле какого-то дома.
— Что случилось потом?
— Потом? Да ничего не случилось, я вернулся домой, и, кажется, через день меня положили в больницу. Теперь уже, наверное… до конца. Но теперь мне и умирать легче, когда этот подлец получил свое… Да и зачем за жизнь цепляться-то? Я в свое время пожил, и добра нажил, и дом построил, и детей вырастил. Теперь пускай они живут, а мне, выходит, уже пора. Значит, судьба такая. Жену только жалко, одна она остается… Вот, не послушал ее в свое время, — грустно улыбнулся Новоселов, — а ведь отговаривала она меня от этой авантюры… да, разубеждала… Но сделанного не воротишь. Так что давайте, девушка, зовите своих милиционеров, пускай арестовывают меня или… как там полагается…
— Сначала я должна сообщить все эти сведения моему клиенту, и только с его согласия могу предоставить их в распоряжение официальных органов.
— Но ведь ваш клиент, конечно, изъявит свое согласие? — с неприятным и довольно циничным выражением лица спросил Новоселов.
— Думаю… изъявит.
— Как вы сказали? Это кто-то из родственников Шульцмана? Ну, они-то обязательно изъявят! А теперь, если у вас больше нет ко мне вопросов, позовите, пожалуйста, медсестру. Мне пора менять раствор в капельнице.
Я вышла из палаты, позвала медсестру и поехала домой.
* * *
Итак, дело раскрыто, и все мелкие несообразности, которые еще оставались в нем, получили вполне логичное объяснение. Например, тот факт, что Шульцман был убит не сразу при входе в подъезд, а когда уже прошел почти весь лестничный пролет, — факт, который в свое время вызвал у меня большое недоумение, сейчас объяснялся вполне естественно. Да и на похоронах Новоселов не мог присутствовать, потому что в то время уже лежал в больнице. А то он, я думаю, не отказался бы.
Да, действительно, если вспомнить, как поступил с ним антиквар, становится понятным и его чувство мести, и то удовольствие, которое он испытывал, совершив этот… акт. Конечно, всякое преступление заслуживает наказания, но разве Новоселов уже не наказан? Ситуация далеко не однозначная, и подспудно я уже придумывала, под каким соусом мне нужно будет представить обстоятельства дела Вере, чтобы она прониклась участием к умирающему человеку и не слишком строго судила его. Добиться от нее такого высокого нравственного подвига, как финансирование операции Новоселова, я, в общем-то, не надеялась, хотя, на мой взгляд, это было бы только справедливо.
Но Вера была дочерью своего отца, и в моей памяти еще очень свежи были впечатления от того торга, который она устроила, подписывая со мной договор. Если уж сам Шульцман, обязанный Новоселову жизнью, не согласился помочь ему, тем в меньшей степени можно было ожидать этого от Веры, которая не только ничем не обязана Новоселову, а даже очень скоро узнает, что это именно он убил ее отца.
